“Общеизвестно, что трудягам на государственном корму положено добавление к жалованью за образованность. Малоученый чиновник беден и несчастен. Кто больше времени просидел над книгами и тетрадями, к тому и казна щедрее. Говорят, знания – клад, а усердие – ключ к нему. Есть и отмычка. Предъявил документ о прохождении курса наук – и получай прибавку! Воздаяние за труды зависит не от плодов, оными приносимых, а от биографии аппаратчика – странная вещь, не так ли?”
“Алчность чиновничья любит, а, возможно, и создает такие странности. Бесстрашные службисты ставят на карту репутацию и свободу и за мзду выдают заинтересованным соратникам фальшивые ксивы, извините за неприличное слово. А осилившие таким манером дорогу учения недурно пополняют семейную мошну”.
“Представьте себе, друзья, что на поприще сего беззакония блеснули служители Господа, а, вернее, те из них, кто вращается шестеренкой в правящем механизме нынешнего ханаанского царства. Мало того, вдохновлял молодчиков высший духовный чин – Первосвященник, выражаясь языком древности”.
“Современный Ахан не уступит своекорыстием своему старинному предтече. Головой он не рисковал и не в одиночку обогащался. За грех его не грозит народу Израиля кара Божья, но и награды не видать”.
“В печальную сию песнь встроилась утешительная нотка. Сребролюбивые и безбожные эти служители Бога – не из наших, а из ортодоксов черноермолочных. Впрочем, велико ли утешение? Тень длинна и весь народ покрывает”.
Окончился рассказ. Йошуа и Эйтан оживленно обменивались мнениями. Эльдад, вышедший из упомянутой Яковом среды, сидел молча с мрачным видом. Он не любил слушать хулу на бывших своих. “Единичный пример склоняет поверхностные умы к неверным обобщениям!” – заявил он решительно. Друг его Эйтан возразил, мол, случай-то характерный, и взялся укрепить основания для обобщений.
“В давние героические времена суд вершился открыто и честно, – начал Эйтан, – вспомним, как Йошуа прилюдно изобличал Ахана, как без утайки предъявлял народу украденное преступником добро, как доверили старейшины самым человеколюбивым мужам племени публично казнить злоумышленника. Старина преподала урок прозрачности нашим современникам”.
“Три постыдных явления отмечаю я в сегодняшнем государстве Ханаанском. Во-первых, не ослабела воля народа Израиля к вкушению сладости беззакония, и в этом я единогласен с Яковом. Во-вторых, кривые пути порочной власти увели суд от открытости под сень укрывательства, и я тотчас приведу печальный пример. И, в-третьих, вновь возьму сторону заокеанского друга, не боясь рассердить Эльдада. Змееныши грехов угрелись и кишмя кишат под черными капотами, а наряженные в них братья по вере силятся спрятать свои бесчинства от небесного и земного правосудия”.
“Имеются в столице нашей, а также и в государстве Авив анклавы ортодоксальных боголюбов. К несчастью, в их среде слишком часто встречаются склонные к мерзкому пороку наставники отрочества. Они тайно посягают на невинных малолеток, разбивают хрупкий сосуд юного целомудрия. Сокрытая правда становится ядовитой”.
“Отцы и матери пострадавших не ищут защиты у полномочных ведомств, опасаясь семейного ущерба от огласки. Но, главное, они страшатся мести повелителей общины за обнародование секретов ее. Несчастным родителям помогает подпольный союз “За нравственную чистоту”. Бойцы его самолично и скрытно от властей допрашивают виновных, принуждают их к психиатрическому лечению, а строптивых бьют”.
“Случай помог, и шило вылезло из мешка. Арестовали нескольких судей и подсудимых. Однако, неписаный закон силен и вольнолюбив, его не лишить свободы и не спрятать за решетку. Главарь полиции не утешил, сказав, дескать, мы обнаружили вершок, а спрятанного – аршин”.
“Кривотолки, искажение и клевета! – в гневе выкрикнул Эльдад, – слыхал я об этом деле – из пальца высосано и раздуто непомерно. Куда ни шло читать газеты ради футбола и погоды, но верить злобным измышлениям желтой прессы? Мы собрались сегодня, чтоб обсуждать дело Ахана, а не сплетничать о моей родне. С друзьями так не поступают!” – воскликнул Эльдад и вышел, хлопнув дверью.
Йошуа и Яков смущенно и виновато глядели друг на друга. “Эльдад отходчив и незлопамятен, – успокоил Эйтан, – завтра же вернется к нам, словно ничего и не случилось. Не виноват он в заблуждениях своих – перестаешь понимать людей, среди которых долго жил. Но он уже не их, он наш, зерно истины проросло в душе его!”