Смертельное заклятие, Барти.
Невидимая сила отшвырнула Монтегю к стене, словно тряпичную куклу; от разлившейся вокруг магии воздух запах грозой. Барти машинально поймал чужую палочку Экспеллиармусом.
Вряд ли это уже имело значение.
— Ты, — выдохнул Монтегю. Голос его не слушался, горло выталкивало слова пополам с кровью — какое бы заклятие ни пробило его щиты, оно сделало свою работу. — Крауч…
Проклятье. Маскировочным чарам конец.
Барти поднял свою палочку. Элегантность Непростительных — они предельно просты. Даже третьекурсник сумеет безошибочно повторить технику для сотворения Смертельного…
Он произнес первое слово заклинания — и почувствовал, что лжет.
Он не желал смерти Дэмьену Монтегю.
Колоссальная сила, пробужденная магической формулой, прошила его насквозь, от сердца до кончиков пальцев, плотно сомкнутых на древке кедровой палочки — и выплеснулась в пустоту. Вдохнуть готовый заискриться от несотворенного волшебства воздух оказалось почти осязаемо больно.
Кажется, он сумел заставить себя прошептать извинение.
— Мало у кого получается с первого раза, — спокойно сказал Том Риддл. В мареве дрожащей вокруг магии его собственная — темная, тревожащая, завораживающая, словно дремлющая глубина Черного озера — больше не пряталась за скрывающим ее артефактом; даже черты его лица казались иными. — Попробуй еще раз.
Монтегю произнес что-то еще. Барти не услышал — или не понял его слов, будто те превратились в неподвластный ему парселтанг. В белый шум, лишенный значения и смысла.
Наверное, он умолял о пощаде, или угрожал, или предупреждал, или предлагал сделку; что еще может говорить человек перед лицом смерти?
Чьи мысли в его голове?
Попробуй еще раз.
Меня хватит всего на один раз, безмолвно сказал Барти тишине, обретшей голос. Непростительные — даже неудавшиеся Непростительные — требовали столько сил, что третья попытка лишила бы его всех остатков резерва.
Ничего страшного, ответила тишина. Если у тебя не получится, ты попробуешь снова, позже, пока не научишься.
Барти скомкал и отбросил в сторону окклюменционную личину Бартемия Крауча-младшего, юного безупречного наследника Древнейшего Дома. Небо над Ферт-оф-Фортом тонуло в черной глубине — и Барти позволил ему утонуть.
Он остался один. Крохотная искра «я» в океане магии, наполненном отголосками прошлого и будущего, желаниями и стремлениями, тусклыми всполохами мыслей чужих сознаний.
Он позволил себе забыть о значениях, хранимых океаном. Вдохнул черный грозовой воздух.
Человека перед ним звали Дэмьен Монтегю. Барти отказался признавать его право на имя: имена полагались людям; отказался признавать его право на принадлежность к роду людей — помимо имен, людям полагалось милосердие. Он взглянул на безымянное существо перед собой, существо, когда-то звавшееся Дэмьеном Монтегю и когда-то считавшее себя человеком — ему понадобилось время, чтобы запомнить, что всё это было ложью.
Потом он решил, что желает ему смерти.
Волшебник, когда-то носивший имя Барти Крауча, поднял палочку и произнес: Avada Kedavra.
Он ожидал боли, но боли не было. Только пустота — оказавшаяся так близко, слишком близко, достаточно близко для того, чтобы растворить в себе все его окклюменционные иллюзии; достаточно близко для того, чтобы он ощутил ее внутри.
Барти попытался сморгнуть ее, как смаргивают слезы после приступа боли, но пустота не была ни тем, ни другим. Она осталась. Где-то там, где раньше было что-то живое. Барти попытался дотянуться до краев невидимой раны собственной магией, исцелить ее, как дети спонтанно исцеляют случайные порезы — но магия протекла сквозь трещину, как вода.
Барти обернулся. Поймал чужой взгляд — касание чужой силы — и различил в нем только понимание.
— Это не исцелить, — сказал человек рядом с ним. — Ничем и никогда.
Барти не нашел в себе сил кивнуть. Отвернулся снова, глядя на совершенно и безошибочно мертвое тело Дэмьена Монтегю.
Вот, значит, каково это.
Смерть одного загнанного в угол аврора, совершенно обычного аврора среди множества совершенно обычных авроров, нередко умирающих в совершенно обычных случайных стычках, не стоила того, что он заплатил. Даже десяток таких смертей не стоил бы этого.
Он проблевался бы пустотой, но знал, что это не поможет. Ему оставалось только стать Барти Краучем.
Когда он повернулся к Темному лорду снова, он снова был волшебником, который собирался стать самым лучшим из всех, и готов был заплатить за это — даже столь высокую цену, как та, которую назначало Смертельное заклятие.
— Еще что-нибудь, милорд? — спросил Барти Крауч.
Том Риддл покачал головой.
— В следующий раз будет легче, — мягко пообещал он. — Ты допустил только одну ошибку.
— Я знаю. В следующий раз у меня получится с первой попытки. — Барти убрал палочку в карман. У него оставались силы только на последний аппарационный прыжок, и любое волшебство могло лишить его даже этого.
Старший волшебник улыбнулся.
— Это была не проверка, Барти. Это был урок. И он еще не закончен.
За стенами дома ночной воздух не был перенасыщен магией, не опьянял, как вино натощак. Тени на земле подняли змеиные головы, не смея потревожить тишину даже шелестом травы.
У ночной темноты оказалось двойное дно и украденный голос. Барти посмотрел наверх, в чернильную глубину; прочесть ее сейчас оказалось легко — словно они думали на одном языке, древнем, как самая чистая кровь. Ему больше не нужно было лгать.
Гордись, приказал ему шепот, звучащий вне тишины.
Всего на мгновение — но ты подчинил себе смерть. Всего на мгновение — но теперь она стала частью тебя, и ты больше никогда, никогда не сумеешь о ней забыть.
Гордись, что посмотрел ей в глаза — и тебе хватило сил не отвести взгляда.
Чужая воля сплелась с его собственной, когда он поднял руку, указывая палочкой в небо над магловским домом — и чужая воля прошептала ему слово магической формулы, которое он произнес вслух, наделяя его собственной живой силой.
Всполох Morsmordre прошил его насквозь, обжигающий, острый, будто разряд молнии.
Небо больше не было черным. Метка окрасила его холодным изумрудным сиянием — тем, которое невозможно было спутать ни с чем другим, однажды увидев Смертельное заклятие своими глазами.
Кобра, сотканная из зеленого марева, раздула капюшон.
— Здорово, — сказал Темный лорд после недолгой паузы, — очень красиво. Пойдем, пока сюда не сбежался весь аврорат.
========== О королевских кобрах, Pt II ==========
Рабастан двигался со странной скованностью, которую не мог скрыть даже фрак. Проследить связь между ней и недавней — отчасти успешной — операцией аврората, предшествовавшей акции с семьей Монтегю, не смог бы только слепой.
— Кто-то добрался до Дэмьена Монтегю, — сказал Рабастан, слегка оперевшись на зачарованный рояль. Барти оценил этот жест как умеренное кощунство, идеально передававшее отношение братьев Лестрейнджей к Дому Малфоев. Учитывая, что Малфой-мэнор представлял из себя огромный музей старинных артефактов, в другое время лорд Малфой не оставил бы подобное без ответа, но сейчас у него были дела поважней.
— В Министерстве считают, что это ваших рук дело, — изогнул бровь Барти. Рабастан хмыкнул.
— Шутишь? На его убежище было навешано столько маскировочных заклятий, что можно было пройти рядом по улице и ничего не заметить. Мы бы его еще месяц искали. Но кто-то пришел к нему, вынес дверь, даже не позаботившись о взвывших сторожевых чарах, накрыл всё вокруг антиаппарационным барьером и убил бедолагу Авадой. Я бы подумал, что это Антон, но Антон не убивает Авадой. Каркаров, Малфой, Нотт и прочие не занимаются подобными операциями, Крэбб или Гойл практически безнадежны, а для лорда и Мальсибера Дэмьен — слишком мелкая птица. Что оставляет не так уж много вариантов, согласись?