Рабастан сказал ему то же самое, вдруг думает Барти. Рабастан был здесь. Слышал всё это. И сказал Регулусу то же самое.
Барти глубоко и беззвучно вдыхает. За окном гостиной, на площади Гриммо, лондонская ночь непроглядно-черна — как все их последние несколько лет.
— Еще что-нибудь, Рег? Или я могу потратить оставшиеся четыре часа на отдых?
— Ты мог отказаться, — вдруг говорит Регулус. Его голос кажется непривычно отстраненным и оттого чужим. — Когда твой отец велел тебе присутствовать на допросе, ты мог отказаться. Но ты этого не сделал. Держу пари, ты даже предложил лично провести допрос, и, возможно, он даже согласился… возможно, ты блестяще его провел, вы добились показаний, отчет был безупречен, даже самые дотошные бюрократы не нашли бы, к чему придраться. — Он хмыкает с неясной злой горечью. — Крауч-старший, кровавый палач Министерства. И Крауч-младший, который станет еще страшнее него.
Значит, разговор закончен. Барти призывает невербальным Акцио свой плащ с нижнего этажа; как и самого Регулуса, его сдерживают незыблемые правила вежливости, которым обязан подчиняться как хозяин, так и гость. В ином случае он бы не оставил подобное без ответа.
Регулус следит, как он застегивает плащ, мимоходом обновляя чары, поддерживающие одежду в идеальном состоянии при любой погоде. Гордый, как все Блэки; извинений от него можно не ждать, и Барти не собирается совершать эту ошибку. Он привычно сплетает аппарационные чары, но удерживает их за миг до активации.
— От некоторых магических контрактов нельзя отказаться, Рег, — спокойно напоминает он, коротко указав взглядом на левую руку друга. — Увидимся.
— Увидимся, — эхом повторяет Регулус.
Аппарация размывает звук его голоса, но проходит безупречно, как и всегда.
***
Поздняя английская осень неотличима от английской зимы и ранней английской весны. Барти не помнит, которое число на календаре. С Маховиком времени все дни сливаются воедино, а бланки Министерства зачарованы — на каждом из них уже проставлена дата.
Письмо в его руках датировано декабрем семьдесят девятого года. На обороте стоит фамильная печать Блэков, еще хранящая остаточную защитную магию; Барти узнает почерк — это почерк Вальбурги Блэк.
Вальбурга Блэк спрашивает, где ее сын.
Барти поднимает глаза на человека, вручившего ему вскрытое письмо.
— Я не знаю, где Регулус, милорд. Если он не отвечает на вызов Метки, возможно ли аппарировать к нему?
Левая рука отзывается едва ощутимым горячим жжением.
— Метка — пожизненный контракт, — бесстрастно напоминает Темный лорд, — и Регулус Блэк больше им не связан.
Регулус мертв?
Воздух комнаты, пахнущий пергаментом и чернилами, складывается в невидимое лезвие и входит ему под дых. Регулус Блэк, лучший ловец Слизерина, девять лет вытерпевший его в роли друга Рег, мертв?
Барти заставляет себя вдохнуть неподвижную, обледеневшую тишину.
— Его Метка мертва, — повторяет Темный лорд. Он легилимент, ему не нужно отвечать словами; Барти уже не пытается закрыться окклюменцией в моменты их встреч. — Отследить ее теперь невозможно.
Разум Барти оживает от холодного оцепенения и начинает работать в два раза быстрее обычного. Регулус мертв; мертвецы не оживают; этого не исправить. У него будет время для скорби. Потом. Потом.
Сейчас он должен сосредоточиться. Как они это допустили?
— Как он умер? — глухо спрашивает Барти. Лорд в ответ смотрит на него пристально и остро.
Как они это допустили?
Если бы это были авроры, он бы уже знал. Барти прокручивает в памяти бесчисленные отчеты о задержании, протоколы допросов, услышанные в коридорах и залах Министерства обрывки разговоров. Должно быть хоть что-нибудь. Что-нибудь. Упоминание лишней жертвы. Угрюмое хмыканье авроров в ответ на слова о непричастности Дома Блэков. Неслучайно задержавшийся на нем взгляд: надо же, сын Крауча не разглядел в школьном друге Пожирателя смерти…
Что угодно.
Ответ, который приходит к нему спустя несколько секунд, оказывается гораздо проще. Барти смотрит на письмо в своих руках: леди Блэк, обратившись к своим связям в Визенгамоте и не отыскав свидетельств, пришла к такому же выводу.
— Вальбурга думает, что Регулуса убили Пожиратели смерти.
Лорд кивает.
— Я не знаю, так это или нет. Если это правда, то я с радостью отдам виновного тебе и Лестрейнджам, но я не думаю, что в рядах Пожирателей смерти найдется подобный идиот. Смерть Регулуса будет стоить нам поддержки Дома Блэков.
Вальбурга не простит им этого. Только если бы им удалось сфабриковать доказательства, что в гибели Регулуса виновен аврорат… но тело Регулуса еще не было найдено, иначе бы оно уже находилось у семьи Блэков…
Невозможно. Слишком рискованно — и цель не оправдывает подобного риска.
Регулус мертв; скорее всего, его убила нелепая случайность или слишком неосторожный дурак из людей Темного лорда, Дом Блэков публично заявит о прекращении любой поддержки сторонников Волдеморта, на голоса Визенгамота снова обрушится хаос, и…
Барти возвращает письмо на стол. Ему приходится применять техники окклюменции, чтобы заставлять себя не думать о смерти друга — только о том, что имеет значение прямо сейчас.
Он подходит ближе к лорду. В вечерних тучах над Лондоном не разглядеть ничего, кроме точек-огней на магловском самолете, поднимающимся от Хитроу, но и те скоро пропадают в мутных сумерках. Даже маглы, обычно пользующиеся своим блаженным неведением, чувствуют магическую войну: вся Британия пропитана страхом.
— Мой отец воспользуется этим. С поддержкой Дома Блэков он легализует Непростительные для аврората.
Война превратится в бойню.
И как бы ты ответил ему, спрашивает бессмертный бесплотный голос, змеящийся в его мыслях.
Барти раздумывает над ответом. Вариантов у них не так и много.
Прошлое смеется над ним знакомым голосом: ты можешь отказаться, пока не поздно, но Барти не верит голосам из могилы. Он никогда не припоминал Регу тот разговор. Никогда не признавал вслух, что тот, на самом деле, кое в чём не ошибся.
— Нам придется заставить их бояться, — говорит Барти, — так, чтобы они не верили, что даже Непростительные способны их защитить.
У настоящего острый внимательный взгляд и два голоса: тот, который звучит внутри, и тот, который звучит снаружи. Тот, что внутри, обещает ему всё, чего он желает; скользит по его разуму невесомым шепотом: я не сомневался в тебе. Тот, что снаружи, спрашивает: и с кого бы ты начал, молодой Крауч?
Семнадцатилетний Барти Крауч знает правильный ответ. Предателям нет пощады.
— С Ориона Блэка, милорд.
========== О свободе ==========
Как… тяжело… вспоминать.
Год.
Какой идет год?
Августовская ночь пахнет цветами, травой и магией. Воздух здесь едва не искрится магией: лепреконы, вейлы, волшебники, зачарованные мячи, обереги, безобидные игрушки, всем этим пропитан Дартмур и огромный ревущий стадион.
Стадион.
Разноцветные флаги сборных.
Белый клевер, зеленые лепреконы. Чёрно-красный снитч, крылатые вейлы. Белый… черно-красный… лепреконы… снитч…
Снитч, снитч, ради всего святого, давайте же, вон он, куда смотрят ловцы?!
Лепреконы. Ирландия. Он помнит. Он помнит. Ирландия. Родина лепреконов и земля клевера.
Он помнит.
Ирландия… играет с черно-красным снитчем. Пляшущие лепреконы разбиваются на фонтаны изумрудных искр от чарующих песен вейл. Болгария, конечно, Болгария, как он сразу не понял?
Воспоминания прорываются сквозь магический заслон медленно, словно вода сквозь давшую течь плотину. Ирландия играет с Болгарией. Ирлан…
Где он?
Который сейчас год?
Проклятые цепи заклятья все еще сдерживают его память, его волю, его силу, напоминают о ледяной пустоте, что ждет его снова, если он посмеет ослушаться — но август сладостно жарок и пьян, и в нем нет ни капли мертвенного холода.