— Потому что ты — это ты, — сказал я, входя в нее глубокими, резкими толчками, от которых ее спина выгнулась дугой. — Ты — мой ангел.
И я собираюсь спасти тебя из ада...
Глава 24
Иден
Меня мучил единственный вопрос — как?
Как могла такая, как я, заслужить такого, как он? Того, кто был по-настоящему добр и имел чистое сердце. Как он мог считать, что я заслуживаю снисхождения? Как мог по-прежнему хотеть меня, несмотря на то, кем я являлась и что успела натворить?
Мои вопросы, хотя я и озвучивала их, оставались без ответа, и, в конце концов, удовольствие пересилило потребность искать ответы на них. Я была уверена, что никогда больше не почувствую этого — его и меня, связанных в единое целое любым способом, в любом проявлении и форме.
Наблюдать за тем, как Ксандер нависает надо мной, сдвинув брови, и медленно и глубоко погружается в меня, было так непохоже на все предыдущие разы, когда мы были вместе. Сейчас все было не менее страстным, но безо лжи и секретов, служащих незримым барьером между нами — все было по-новому и намного откровеннее.
— Я близко. Чертовски близко, — пробормотала я сквозь рваные стоны, находясь на грани того, что, несомненно, должно было окончиться интенсивным, умопомрачительным оргазмом.
Ксандер зарычал мне в ухо и отстранился, выйдя из меня лишь для того, чтобы поставить на четвереньки и снова войти, заполнив собой до отказа. Просунув руку между моих ног, он поднес пальцы к клитору и стал совершать быстрые круговые движения, которые грозили разорвать меня на части еще раньше, чем ожидалось.
— Я кончаю...— простонала я, и, в свою очередь, мое заявление привело Ксандера в неистовство — каждый толчок стал жестче предыдущего, попадая по моей точке удовольствия со сладостной точностью, все ближе приближая к эйфории.
— Давай, ангелочек. Кончи для меня, — прохрипел он, запустив руку в мои волосы.
И у меня не было выбора, кроме как отпустить себя. Один резкий шлепок по заднице и еще два толчка завершили дело. Я безудержно стонала, зрение затуманилось, ноги дрожали, а затем...
Экстаз.
Чистый гребаный экстаз.
Я кончила с его именем на губах, и горячие импульсы в глубине моего тела молниеносно пронеслись по позвоночнику, а по коже пробежали мурашки. Ксандер продолжал двигаться, заставляя меня преодолевать одну волну удовольствия за другой, пока, наконец, он не замер и не застонал, и его освобождение хлынуло в меня так же стремительно, как он трахал меня.
Будучи полубессознательным куском вспотевшей плоти и жидких костей, оттраханным до беспамятства, я рухнула на кровать, и Ксандер упал рядом со мной. Сквозь дымку я слышала, как он что-то бормочет, но не могла говорить — слишком уставшая, чтобы сделать хоть что-то, кроме как закрыть глаза. Его пальцы скользили по моей спине, а я все глубже и глубже погружалась в сон, который манил меня, и, хотя пыталась сопротивляться ему, боясь, что теперь, когда нам с Ксандером каким-то образом удалось воссоединиться, мне приснится еще один кошмар, это было бессмысленно. Мир вокруг меня померк, и вскоре я уже крепко спала.
***
Я оставила Ксандера одного. Выскользнула из нашего номера незамеченной той ночью и в одиночку отправилась на очередную вылазку по заданию ЛеРу. Я сделала это по двум причинам. Во-первых, я знала, что Ксандер находится в безопасности, пребывая в состоянии глубокого успокоительного сна, из которого он не вернется до утра, благодаря целому дню, проведенному нами в постели, а во-вторых, еще одно имя из этого списка означало, что мы станем на шаг ближе к самому ЛеРу. Учитывая те обрывки информации, которые француз предоставил мне по этому поводу в текстовом сообщении ранее в тот же день, я была более чем рада выполнить эту работу на этот раз. Почему? Все дело в том, что Барри Донован был больным уродом. Худшим из всех больных уродов — охотником на детей.
Поэтому, когда я свернула на парковку бара, который Барри, очевидно, посещал по вечерам в среду, и увидела внутри суету и суматоху пьяных людей посреди рабочей недели, то почувствовала облегчение. В одно мгновение я превратилась в нее. За последний месяц Жнец вела себя очень сдержанно, даже когда я убивала, и я боялась, что не смогу направить ее в нужное русло сегодня вечером. Но сейчас она очень нужна мне, потому что Барри Донован заслуживал исключительно жестокой и ужасной смерти.
Волнение пронеслось через все мое существо, и по лицу расползлась улыбка Чеширского кота, когда моя темная сущность проскользнула за руль, мысленно похлопывая меня по спине за то, что я позволила ей взять ситуацию под контроль. С ней рядом я была готова ко всему.
Припарковав «Гран Туризмо» под большим дубом у задней части здания, я выскользнул в прохладную октябрьскую ночь и прошлась по парковке в поисках потрепанного белого Ф-150 (прим.: модель пикапа «форд») с ржавым номерным знаком и помятой задней частью. Долго искать не пришлось — он был припаркован под другим большим дубом в противоположном конце парковки.
В темноте и уединении.
Идеально.
Быстро осмотрев окрестности, я убедилась, что нахожусь в одиночестве, и легкими, энергичными движениями приблизилась к этой консервной банке и через окно взломала замок проволочной вешалкой, как учил меня Маттео, когда сам овладевал этим ремеслом. Это потребовало нескольких минут возни, но как только из машины донесся звонкий щелчок, я взялась за ручку и нырнула на заднее сиденье, чтобы дождаться своего «дружка».
Я ждала. И, в итоге, прождала более двух часов, играя в дурацкие игры на своем телефоне, которые, вероятно, разъели мой мозг, прежде чем Барри наконец, сильно пошатываясь, вышел из бара и направился к своему пикапу. Пока я наблюдала за тем, как он приближается к машине, моя кровь забурлила в жилах, а каждый его шаг приближал меня на грань эйфории — туда, где Молчаливый Жнец мог подпитываться происходящим. К тому времени, как Барри справился с замком и опустился на водительское сиденье, я была уже сильно на взводе.
Набросив ему на голову длинную нить металлического шнура, я затянула ее у него на шее и прижала его к подголовнику. Старый метод, а точнее, один из любимых папиных, но он делал свою работу. И неплохо с ней справлялся.
— Закричишь, и я прострелю тебе голову. Усек? — процедила я.
Барри сглотнул, и я почувствовала это — точнее ощутила, как шнур дрогнул в моих руках от глубины его глотка. Он судорожно кивнул и прижался к сиденью, чтобы было легче дышать.
А я затянула шнур потуже.
Сучий поступок, я знаю, но мне было наплевать. Ублюдок заслужил это и многое другое, по правде говоря. Алессио устроил бы ему настоящий фестиваль, если бы дело имело отношение к нашей семье.
— У меня для тебя сообщение от Гаспара ЛеРу.
Извращенец задохнулся, как и все они, когда я упоминала французского дельца.
— Итак, вот как все будет происходить, — начала я, склонившись ближе к его уху. — Я собираюсь убить тебя. Во-первых, потому что должна это сделать. Но также потому, что ты — ошибка человечества. Что за зверь будет выманивать малолетних детей из Интернета и насиловать их на камеру, записывающую весь процесс?
Он не издал ни звука, и я продолжила:
— Ненормальный, психически неуравновешенный и презренный, вот кто. И так получилось, что этот «кто» — ты, вот почему устранение твоего гнусного присутствия на этой земле будет честью для меня. Забудь о своих проступках перед французом, который подослал меня. Я отправляю тебя прямиком в ад на вечные муки за всех невинных детей, которых ты изнасиловал. И за всех тех детей, которых ты убил. Будет последнее слово, Донован?