Римляне находили, что о малых вещах надо говорить просто и интересно, а о великих просто и благородно. Именно так и говорит В.А. Маклаков. Слушать его - истинное наслаждение. Так он и пишет. Жаль, что писал мало. «Образов» в его речах почти нет, но есть фразы превосходные в чисто литературном отношении{7}. Так, говоря о том, что Плевако «жил в мире героев», он вскользь замечает: «Ему всюду мерещилась драма... Все свойства людей представлялись ему ярче, чем были; из всех красок, которые должны быть на палитре художника, ему не хватало только серой... Когда он встречал скупца, то сразу видел в нем Скупого Рыцаря». - Слова для В.А. очень характерные.
Не знаю, как именно готовится В. А. к речам. В своей статье о Плевако он рассказывает, что видел на процессе какого-то богатого киргиза черновичок заметок, которые его друг делал во время речи прокурора. Плевако немедленно записал в черновичке одно слово «фейерверк», дважды его подчеркнувши. Когда он в своей речи дошел до этого места, «Плевако разразился такою тирадой, которую, действительно, нельзя было лучше назвать, как "фейерверк". Тут были и цитаты из Евангелия, и ссылка на суд, уставы, и примеры Запада, и воззвание к памятнику Александру II, стоявшему перед зданием суда». Разумеется, Плевако «захватил всю залу и судей». Кажется, В.А. рассказывает об этом с восторгом. Каюсь, на человека со стороны не совсем так действует эта картинка, заранее принятое решение: вот тут я устрою фейерверк: очевидно, устроить можно всегда, запас, слава Богу, есть. Вероятно, у Плевако фейерверк вышел в самом деле хорошо: но самый метод, особенно в тех случаях, когда оратор не так талантлив, вызывает некоторое недоумение. Здесь есть что-то от Островского. Ахов обещает Кругловой, что на свадебном обеде будут «две музыки и официанты в штиблетах». - «Ефект?» - спрашивает Ахов. - «Ефект», -соглашается Круглова. Поклонники В.А. искренне огорчились бы, если бы узнали, что и он иногда так заготовлял импровизации впрок. Но в его речах, мне известных, нет следов фейерверков, как в нем самом никогда и признаков актерства я не замечал. Плевако, по крайней мере, изготовлял фейерверки без чужой помощи. Говоря о больших ораторах, мы поневоле должны обращаться к образцам Французской революции. Граф Мирабо был, вероятно, величайшим оратором в истории; но при нем была целая фабрика, занимавшаяся составлением для нею фейерверков. Одному из своих помощников он, заказывая какой-то пассаж, так дословно и написал: «Trouvez moyen, je vous prie, de placer une noble réponse au reproche que l'on m'a fait d'avoir varié sur mes principles»{8}.
О существе красноречия Маклакова читатель может сулить по помещенным в сборнике образцам. Редакторы поступили правильно, поместив и речь о выборгском воззвании: она так нашумела, что ее нельзя было не поместить, как, например, в сборнике речей Плевако нельзя было бы обойти дело игуменьи Митрофании. Много было отзывов об этом судебном триумфе В. А-ча. Четвертью века позднее адвокат Мандельштам писал в своих воспоминаниях, что он никогда на него такого впечатлен им не производил. Вероятно, эту речь надо было именно слышать. Возможно также, что оценить ее по достоинству может только юрист. В чтении она так сильно не действует. Здесь Маклаков в суде, быть может, в первый и в последний раз говорил о деле, которое было и казалось историческим. Через сорок лет нас не слишком волнует, что прокурор своим толкованием 129-й статьи упразднил из закона понятие составления и извратил понятие соучастия. Такой оратор, как В.А. мог сделать исторической И спою речь. Конечно, он сам это понимал. Но в нем сидит человек 18-го столетия. Должно быть, он верит в идеи Монтескье, едва ли где-либо по-настоящему осуществленные. Он не хотел в суде говорить так, как в Государственной Думе. Впрочем, это лишь мое предположение. Возможно также, что, как виртуоз, он позволял себе роскошь: я и без всяких «Quousquc tandem»{9}, без всяких «Выше, выше стройте стены», потрясу Россию анализом 129-й и 132-й статей.
7
Очень много истинно прекрасных страниц и в книгах Василия Алексеевича, и в его статьях. У него стиль именно «простой и благородный».
8
Найдите способ, прошу Вас, дать
9
Первые слова знаменитой фразы Цицерона из его «Первой речи против Катилины»: «Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» (Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением?)