Вперед! Туда! На помощь! Позвать!
Позади запах крови…
Кот знает куда бежать. Он помнит запах двунога, что встречался с его бесхвостым. Помнил его еду, с вязнущей белой штукой на клыках. К нему! Быстрее! Он помнит, запомнил днем, где его логово. Это недалеко. Совсем не далеко!
Коготки кота со звонким цокотом ударялись о тротуар…
*** *** *** *** *** *** ***
— … ты всегда мне мешаешь. Вечно встаешь на пути… совсем как твой младший братец!
Азог с мерзкой ухмылкой делает шаг к висящему в цепях черноволосому копу, что с ненавистью смотрит на него. Кровь из простреленной руки стекает вниз по рубахе, и запах железа и меди вязнет на губах, на языке.
Кап-кап…
С правой ноги доставучего полицейского капает кровь.
Он сдохнет. Конечно, сдохнет… может истечь кровью. Но это скучно. Слишком скучно. Азог знал одну слабость за собой – крики боли. Черт, как он это любил! Но пытать нет времени… разве что чуть развлечься со своей любимой игрушкой?
Азог ухмыляется и достает нож.
— Спой для меня… птичка!
Блеснувшее лезвие ножа врезается в рану на ноге скованного Торина и оглушительная боль, от медленно проворачиваемого ножа в плоти топит его во тьме боли и мучительный крик разрезает тишину склада.
— Пой, птичка… никто тебя не услышит!
Азог с наслаждением вырывает нож и алая кровь брызгает на пол. Он примеривается, готовясь вырвать новый вопль боли… заносит руку…
— МАУ!!!
Сбоку из темноты рыжая молния и спустя мгновение Азог отшатывается, а рыжая молния дерет его острейшими, как бритва, когтями, утробно воя и вонзая клыки в руку.
И тишину склада вновь разрезает гром…
Спустя миг на грязном полу склада лежит человек… и кот.
Оба неподвижны.
Часть 4: Ты жив, скотина рыжая!
—… Бэггинс… нет…
Черноволосый мужчина на больничной койке негромко застонал. Веки его задрожали и спустя мгновение, через силу, открылись, мутно посмотрев в белый потолок палаты.
— Убил бы тебя за твою дурость, — в сердцах проворчали рядом. — Чем ты думал, а?!
Черноволосый ничего не ответил, вновь закрыв глаза.
— Безмозглый самонадеяный… ауч!
Звонкий подзатыльник по лысой макушке оборвали оскорбления.
— Не выражайтесь, молодой человек! Особенно при своей маме!
Лысый мужчина вжал голову в плечи, опасливо покосившись на хрупкую старушку, которых в книгах характеризуют просто – «божий одуванчик».
— Бедный мальчик! Он едва жив, – запричитала старушка. – Так, а ну-ка подвинься, Двалин! Я кое-что приготовила…
— МАМА! Ему нельзя это! – взвыл встревоженно мужчина, оглядываясь на дверь палаты.
— Что за глупости ты говоришь, Двалин! — фыркнула на этот вопль старушка-мама, устанавливая над койкой переносной поднос-столик, уставленный пластиковыми контейнерами. – Конечно, ему это можно! Ему надо набираться сил, а какие силы от больничной еды…
— Я ничего не хочу… — еле слышно прошелестел мужчина, не открывая глаз. — Он умер…
— О ком ты, милый? Если об этом мерзавце, что мучил тебя, то не волнуйся…
— Да, Торин, не волнуйся! – поддержал маму мрачный Двалин. – Она украла мою пушку и подстрелила эту бледную сволочь!
Черноволосый в шоке распахнул глаза, изумленно посмотрев на старушку.
— Что?! – переспросил он.
Та смущенно пожала плечами, и заботливо подложила ему еще одну подушку под спину, помогая примять сидячее положение.
— Я полагаю, он это заслужил, — заявила она. – Плохим мальчикам иногда надирают зад!
— МАМА! – воскликнул друг Торина.
— Не мамкай, мой дорогой! За своих мальчиков любая мать порвет! Вот! – гордо отрезала пожилая леди. – Правда, милый?
Старушка посмотрела куда-то вниз, на пол и… добавила:
— Хочешь паштетика, лапонька?
— Мя-я… — тихонько ответили с пола, и мужчина на койке дернулся, чуть не упав с койки.
— БЭГГИНС! ТЫ!!
Рыжий кот запрыгнул на больничную койку и лег, прижавшись к ноге мужчины. Он громко замурчал, и, обхватив лапками ладонь мужчины, лизнул розовым язычком сухую кожу.
— Живой… — выдохнул Торин. – Живой, скотина рыжая!
На душе стало так легко, как не было со смерти младшего брата…
— Конечно, жив, — кивнула мама Двалина. – И он жив, и ты живой… и будете жить! Я перееду в Лос-Анжелес… и не смотри на меня так, Двалин! За вами нужен присмотр! И я его вам обеспечу! Я вас еще женю! Всех!
Торин тихо рассмеялся… какое же счастье… быть живым.