Хрущёвская пропаганда, в несколько сглаженной форме существовавшая и в брежневский период, но ядовито-пышным цветом расцветшая во времена разгульно-перестроечной вакханалии, с тупым упорством трактовала «сталинский» ГУЛАГ, как кромешный ад, причём без единого светлого пятнышка, где с утра до вечера царил жуткий произвол и где каждый сотрудник круглосуточно был озабочен только тем, как бы побольше «невинно посаженных» ущипнуть, унизить, ударить. А то и расстрелять невзначай, поставив «на пенёк»...
Лично мне советская пенитенциарная система знакома не понаслышке - ей отдано (по направлению вначале медицинского училища, а потом - медицинского института) 40 лет жизни - с 1956 по 1995 гг. И хотя непосредственно в сталинский период я в ней не служил, но всё было ещё очень свежо - весь внутренний уклад, обычаи, традиции, сотрудники, большинство писаных и неписаных правил продолжали, в силу инерции, действовать, несмотря на изменение и внедрение новых инструкций, с которыми обязательно сравнивали то, что было отменено. Здесь нельзя не подчеркнуть, что в пенитенциарную систему после окончания Великой Отечественной войны влилось огромное количество боевых офицеров, которые по определению не могли быть такими дуроломами и садистами, какими их изображает лживая «демократура» в течение более полусотни лет. И именно они были главным стержнем, несущей конструкцией системы, её лицом.
Вот несколько служебно-бытовых штрихов.
Так сложилось, что по распределению я попал на лагерный пункт спецстрогого режима Перша - на севере Пермской области, где были сконцентрированы отпетые, заматерелые нарушители режима из всего обширного Усольского управления, водворённые туда специальной комиссией за внутрилагерные преступления, организованные неповиновения администрации, участие в массовых беспорядках, злостные отказы от работы, многократные членовредительства и другие «подвиги» этого отрицательного ряда.
После полуголодного студенческого существования в первое послевоенное десятилетие я, кое-что слышавший и читавший о «тюремной баланде», при первом же снятии проб на кухне был удивлён довольно наваристыми щами, борщами и супами, весьма неплохими порциями вымоченной жареной трески, которая в солёном виде большими бочками доставлялась в весеннюю пору «северного завоза». (Поищите сегодня треску в любом виде и по приемлемой цене - увы, не каждый день найдёте!) Правда, на хлебную «пайку» ещё был спрос, и она постоянно разыгрывалась в карты (что всегда - и очень жёстко! - преследовалось надзорной службой администрации, поскольку в пылу азарта карточные проигрыши иногда заканчивались трагедиями).
Вверенный мне медпункт состоял из амбулатории и стационара на 25 коек. Причём, хочу особо подчеркнуть: в обеспечении медицинским инструментарием, аппаратурой и медикаментами практически никаких ощутимых перебоев и проблем не было, дефицитные тогда в системе лечебных учреждений Минздрава антибиотики (пенициллин, стрептомицин, левомицетин), противотуберкулёзные средства (тубазид, фтивазид, ПАСК, тибон и др.), препараты сальварсанового ряда (для лечения сифилиса) были в наличии всегда. В целях оздоровления и профилактики авитаминоза на протяжении многих лет в тот «догуманизационный» период ежемесячно мы с коллегами - каждый на свой медпункт - получали по 5-6 10-литровых банок (бутылей) рыбьего жира - трескового либо витаминизированного китового, который потом открыто стоял в процедурном кабинете (с мензуркой на проволочном кольце), и каждый пациент или просто желающий без специального назначения мог принять дозу этого полезнейшего природного лекарственно-оздоровительного препарата. И это - из месяца в месяц, из года в год! (Попробуйте, «демократы-реформаторы», сегодня «угоститься» подобным образом даже в элитарном лечебном учреждении...) Оценить сказанное предоставляю читателям.
Кроме того, в весенние месяцы мы получали в 2-килограммовых банках дражированные поливитамины и витамин «С», и медбрат - из числа заключённых, поскольку вольнонаёмных медсестёр не было - во время развода (на лесоповал и другие виды работ) выдавал по 2-3 драже заключённым во всей колонне.