Если вникнуть в этот вопрос глубже, картина вырисовывается ещё острее и нелепее. В 1960-1980-е гг. медицинские критерии для освобождения по болезни были конкретизированы и ужесточены: освобождению подлежали только больные распространёнными, запущенными деструктивными формами туберкулёза - при наличии симптомов тяжёлой лёгочной недостаточности и амилоидоза внутренних органов (необратимого амилоидного перерождения паренхиматозных органов - печени, почек, селезёнки, а также кишечника). Иными словами - с патологическими изменениями, несовместимыми с жизнью. То есть освобождать следовало неизлечимо больных, практически обречённых на смерть, - тех, которым осталось жить не более 2-3 месяцев, а то и меньше. А «гуманность» (наизнанку) выражалась в том, что больной туберкулёзом преступник ради того, чтобы умереть вне исправительного учреждения (в лучшем случае - в территориальном туберкулёзном диспансере, в худшем - под забором или в какой-либо ночлежке), должен был предварительно заразить неподдающееся учёту количество нормальных людей - жертв «гуманности». Особенно - подчёркиваю -детей! И вот такой «резервуар» с лекарственноустойчивой инфекцией (и миллиардными выбросами микобактерий Коха в окружающую среду) после досрочного освобождения полагалось везти - иногда через всю страну - в общем или плацкартном вагоне рядом со здоровыми, ничего не подозревающими людьми.
По этому вопросу мне не раз и не два приходилось «негуманно» выступать на совещаниях и конференциях, писать статьи в ведомственные издания, обращаться и в Прокуратуру РСФСР и СССР - всё бесполезно: псевдогуманизация была непоколебима, никакая разумная аргументация не воспринималась. Между прочим, случалось выслушивать и отповеди -дескать, сердобольности мне недостаёт...
Замечу между прочим: лечебные показатели в нашей больнице были порой несравнимо выше таковых в учреждениях Минздрава. Так, за 10 лет (с 1984 по 1993 гг.) смертность снизилась в 11 раз, показатель летальности - в 13,6 раза. Объяснение: высокая требовательность и контроль за приёмом дорогостоящих спецпрепаратов плюс хирургия. Если бы подобное было достигнуто где-нибудь в системе Минздрава, об этом раструбили бы на весь крещёный мир - со всеми вытекающими знаками внимания. Но говорить, а тем более писать о каких-либо достижениях в неласковой системе ИТУ считалось правилом дурного тона - в неё во все времена полагалось либо плевать, либо не замечать её (в высоких кабинетах ведь сидела нынешняя «демократура»). А мои попытки опубликовать названные цифры и факты в нескольких газетах остались без ответа.
«Гуманизация» дошла до того, что в противоборстве с преступными массами, сосредоточенными в зонах ИТУ, нельзя было и думать применить спецсредства, а тем более оружие. Даже когда кое-какие из них (например, аэрозоль «Черёмуха») и поступили на вооружение, ими практически не пользовались - потом затаскают и затреплют на совещаниях и активах. Оружие при ликвидации побегов, конечно же, применялось, но далеко не всегда на поражение. Мне лично известен случай, когда офицер охраны, преследуя в тайге беглеца, «архигуманно» бросился за ним в реку, не рискуя применить оружие, - потом не отпишешься. Сам едва не утонул в весенней воде, но задержал-таки резвого бегуна и потом доставил в зону за несколько километров. Красиво? Очень! Благородно? Куда уж больше. А ведь со стороны беглеца могла быть и имитация утопления, и просто силовая схватка на берегу, и любые другие уловки, потому что в тайге нет зверя, опаснее бежавшего рецидивиста. Старшего лейтенанта потом подняли на щит, ставили в пример... Но если стряхнуть словесную пену, то ведь это «подвиг наизнанку», поощряющий побеги. А что такое вырвавшиеся в тайгу изуверы, могу проиллюстрировать двумя примерами: летом 1956 г. двое беглецов местному охотнику, ранее посодействовавшему в поимке их собратьев, отрубили топором кисти обеих рук; в мае 1957 г. бежали четверо заключённых, а когда были пойманы, выяснилось, что трое из них четвёртого взяли в свою компанию для пропитания - на съедение (!) в пути, даже солью запаслись. Такая вот уголовная «романтика»... Приведённый случай с офицером - только наиболее яркая крайность, выявляющая общую направленность исправительно-трудовой политики советского периода, которая напрашивается на сравнение с нынешними омоновскими методами обращения с недовольным гражданским населением. Тут нельзя не подчеркнуть, что уж теперь-то, сегодня, до предела демократизированные системы МВД и ГУФСИН (аббревиатура пенитенциарной сферы) вооружены самыми совершенными спецсредствами и оружием - но не столько против умножающегося и валом накатывающегося на страну преступного мира, сколько против протестующего народа (МВД).