Представляете, никаких мозолей, и он этим вроде бы даже хвастается. А вот от Михалковых, Юровских, Якубовских и множество других таковских классиков, которые раньше совали нам свои мозолистые руки, теперь, когда им лет шестьдесят-семьдесят, мы вдруг услышали, что они дворяне из дворян. Проснулись! Будто новорожденные. А на днях мой читатель тов. Талберг сообщил мне, что и Эдвард Разинский «чуть ли не из Рюриковичей». Вот с ними и Борис Львович. Странно.
А как о его родителях ныне пропели! «Мать Елена (Эли) — утонченная красавица с грустной улыбкой», видимо, никогда не сходившей с её утонченного лица. Конечно, при такой увесистой утонченности Эли не могла не быть дворянкой. Мало того, как можно узнать из Интернета, она «происходила из старинного дворянского рода, в ветвях генеалогического древа которого сплетались родственные ветви Пушкиных и Толстых». Сказано как-то не очень внятно, но суть ясна: Борис Львович — в родстве и с Пушкиным, и с Толстым. Раньше подобную новость мы слышали из современных титанов только о Егоре Гайдаре: он-де потомок Лермонтова. Но тут есть некоторое сомнение, ибо Лермонтов не успел жениться и потомства не оставил. А у Пушкина и Толстого были кучи детей. Какие тут могут быть сомнения? На месте Васильева я бы вместо такой заурядной фамилии взял бы псевдоним Толстушкин.
Так пишут о матери, а вот об отце: «Лев Васильев — кадровый офицер, дворянин. Закончил юнкерское училище». Интересно, какое? Их было тогда всего семь. Мой отец в 1916 году закончил Алексеевское, что было в Лефортове. А Лев Александрович? Если все выпускники юнкерских училищ становились потомственными дворянами, то, черт возьми, я тоже дворянин! Надо герб заказать Илье Глазунову, тоже вроде дворянину.
Но тут нельзя не вспомнить, что не так давно и сам Васильев, и его биографы говорили о его дворянстве только со стороны матушки Эли, а у отца кратко указывали только профессию: военный. Как Жириновский: «Отец? Юрист». Например, в биографическом словаре С. Чупринина сказано о Борисе Львовиче: «Родился в семье офицера». И всё. А вот теперь и батюшку пожаловали дворянством. Что ж, в демократической России жизнь не стоит на месте. Мне кто-то рассказывал, что поэтесса Людмила Щипахина, известная советская патриотка, член КПСС с 1972 года, по милости Божьей стала графиней. Можно поверить. Ведь с каким умилением она рассказала в автобиографии о том, как где-то когда-то по какому-то случаю её бабушке пожал руку или даже поцеловал сам Государь Император, помазанник Божий. До самой смерти она эту руку не мыла, так и в гроб положили.
Но читаем об отце дальше: «В Первую мировую дослужился до чина поручика». Ну, тут хвастаться нечем, ибо из училища он наверняка, как мой отец, вышел подпоручиком или даже прапорщиком. То есть по табели о рангах 1896 года за войну он поднялся лишь на одну ступеньку: из 12 класса перешел в 11-й.
Нельзя не обратить внимание читателя и на то, сколь драматична была судьба родителей! «Эли мечтала о сыне». Видимо, в надежде, что он станет классиком русской литературы? Но «у Эли была открытая форма туберкулёза, дни её были сочтены». Какой ужас! Однако кто-то ей дал совет: роди, матушка! И туберкулёзная дворянка Эли родила. И что же? Мечта сбылась: младенец стал классиком Толстушкиным! А сама Эли дожила до 86 лет. И сынок дожил уже до 85 без всякого туберкулёза. Дворянство унаследовал, а от туберкулёза отказался. Вот какие дивные истории бывают среди утонченных дворян.
Но не будем придираться. В общем и целом с родителями классика всё прекрасно и даже трогательно, кроме отмеченных мелочей. А вот в облике самого Бориса Львовича меня кое-что несколько смущает.
Например, объявив себя вроде бы олицетворением чести и достоинства, что подтверждают газеты, как однако их благородие изволят выражаться по адресу своих старших коллег — полководцев Гражданской и Великой Отечественной: «Шаркуны, а не вояки!.. Тупицы!.. Дураки!..» Вот так добрый человек, вот так потомственный. Можно подумать, это он разбил Колчака и Деникина, защитил Москву и взял Берлин, что и позволяет ему с этакой высоты вот так выражаться. Да ещё — о своих соотечественниках в беседе с иностранцем для иностранной газеты… Тут я впервые несколько усомнился в его происхождении. В самом деле, не дворянское же это дело так буйно вопить. И о ком!
Презрительно и высокомерно влепил «шаркуна» Семёну Михайловичу Буденному, прошедшему в русской армии путь от рядового солдата до Маршала Советского Союза, восьмикратному Георгиевскому кавалеру (пять крестов и три медали), трижды Герою Советского Союза. Да перед ним мелкой дрожью дрожали все эти Деникины, Мамонтовы и Шкуро, которых они с Ворошиловым во главе легендарной Первой конной гоняли по российским просторам до полного их издыхания или бегства за море. Да ведь если по совести, вы, Борис Львович, со всеми вашими двадцатью томами не стоите хвоста жеребца Буденного, на котором он принимал парад на Красной площади 7 ноября 1941 года.
Только послушайте, что он заявил американцу: «В первый же день войны Сталин назначил командующих фронтами: Южным — Буденного, Центральным — Тимошенко, Северным — Ворошилова». Во-первых, участник войны должен бы помнить, что назначены они были не на фронты, а на стратегические направления. Во-вторых, военный писатель должен бы знать, что и назывались эти направления не так. А как — загляни в книжечку. В-третьих, классик должен бы держать в голове, что произошло это не «в первый же день войны», а 10 июля, т. е. на 19-й день. Что ж это вы, сударь? — в одной фразе столько недворянской чепухи.
А его опять презрительность, высокомерие и невежество раздирают: «Три маршала — рубаки времён Гражданской войны!» Ну и что тут достойно возмущения? Самые знаменитые полководцы Великой Отечественной — маршалы Жуков и Рокоссовский — были в Гражданскую кавалеристами, т. е. именно рубаками. В воспоминаниях Рокоссовского даже есть рассказ о том, как он однажды в бою рубанул белого есаула. Да и после Гражданской командовал кавалерией. И вообще среди наших военачальников Великой Отечественной было немало и кавалеристов, и участников не только Гражданской, но ещё и Первой мировой, Германской. Так, среди 43 командующих фронтами участников первой — 40, а второй — 32 (ВИЖ, № 5”93. C.22–26). Такая же картина и в немецкой армии в 1941 году: и там было много рубак Первой мировой. Ведь от тех войн прошло-то всего 20–25 лет. И большинство их участников пребывало ещё в хорошем строевом возрасте. Неужели это непонятно потомственному? Да ведь и сам он, по данным Интернета, когда-то просился в кавалерийскую школу. И вдруг такое презрение к «рубакам»…
А он дальше с ухмылкой: «Лихие рубаки воевали, как умели». Правильно. А как иначе? И немцы воевали, как умели. И вы, ваше благородие, печёте свои повести, романы, сценарии, статьи, как умеете. И я напишу эту статью, как сумею. Или вы пишете одну страницу, а другую — ваша супруга Зоря Альбертовна? Моя Татьяна — нет, только орфографию поправляет.
Но столбовой не желает отвечать мне, а как в Одессе — вопросом на вопрос: «А почему мы меняли командующих фронтами в начале войны?» Какая, мол, кроется тут ужасная тайна? Да никакой тайны. Меняли не только в начале, но даже и в самом конце войны. Так, в ноябре 1944 года Рокоссовского на посту командующего 1-м Белорусским фронтом сменил Жуков, а даже 25 апреля 1945-го, за две недели до конца войны, на моём 3-м Белорусском фронте, уже взявшем Кенигсберг, маршала Василевского сменил генерал армии Баграмян. Почему? Ну, это уж Ставке и Верховному Главнокомандующему было виднее.
А что касается перемен командования в начале войны, то ведь надо же иметь в виду, что, когда она началась, Буденному было уже без малого шестьдесят, Ворошилову ещё больше — возраст не самый подходящий для любой войны, особенно — той. А события развивались драматически, мы терпели жестокие неудачи, Ставка, естественно, искала среди других решений и кадровое, и вскоре на высшие командные должности вместо этих маршалов были выдвинуты более молодые талантливые военачальники. Обычное разумное дело.