9 апреля 2010 года гособвинитель Митрохин подал кассационное представление с просьбой прекратить уголовное дело в отношении Печерских и Демина по ст. 178 УК РФ (ограничение конкуренции). По мнению защиты, это связано с истечением срока давности по этой статье. Это обстоятельство, в частности, может помочь выйти на свободу десантнику Юрию Демину, которого следствие не смогло посадить за взятки — он получил четыре года тюрьмы лишь по одной 178-й статье.
Андрей КУРОЧКИН
ОБЪЯВЛЕНИЕ
«Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование.» (Статья 31 Конституции РФ)
Конституционное право на свободу собраний повсеместно нарушается. Власть препятствует оппозиционным организациям и просто неугодным группам граждан в проведении пикетов, митингов и демонстраций. Под надуманными предлогами акции либо запрещаются, либо переносятся на окраину города. Для того чтобы добиться реализации статьи 31 Конституции РФ, свободные граждане собираются каждое
31 число месяца (тогда, когда в месяце есть 31 день)
наТриумфальной площади Москвы
в 18 часов.
ПОЛИТИКА
ВРАГИ НЕ ПРЕДАЮТ
Почти одновременно с газетой «День» в «Независимой газете» старший референт ЦК КПСС Константин Мезенцев, успевший переметнуться к Ельцину и всю ночь дежуривший на баррикаде у «Белого дома», напечатал заметку. В заголовок поставил фразу, которую произнес Олег Семенович утром 21 августа:
«Я дистанцироваться от ГКЧП не буду!»
Заметка перебежчика от коммунистов к «демократам» проливает свет на твердость характера Олега Семеновича.
Мезенцев, по его заверению, намеревался обратиться к Шенину с требованием организовать энергичные действия по осуждению путчистов, а заодно якобы освободить законного президента из заточения в «Форосе».
Шенин, как справедливо заметил перебежчик, выглядел решительнее остальных партийных руководителей, то есть членов Политбюро, выжидавших неизвестно что.
Даже годы спустя полезно задержать внимание на заметке Мезенецева. Как-никак берет интервью у коммуниста классовый враг (еще вчера работник ЦК).
Мезенцев, по его личному признанию, никогда раньше не переступал порог кабинета одного из высших партбоссов. Размеры кабинета его поразили — 50-60 квадратных метров. Рабочий стол, рядом тумбочка для полудесятка телефонов, посреди кабинета — стол для заседаний. Не уточнил, кто в этом кабинете работал раньше, скажем, лет тридцать-сорок назад.
Захлебываясь от возмущения, Мезенцев начал просвещать члена Политбюро и секретаря ЦК.
Он говорил о тех, кто стоял на баррикадах у «Белого дома» и готов был на жертвы во имя свободы. Говорил об антиконституционности действий путчистов, их недальновидности и обреченности на провал. Говорил о том, что руководство партии не имеет права молчать. Если нельзя по официальным каналам, Мезенцев готов связаться с зарубежными агентствами, а то и с их корреспондентами, прибывшими еще несколько дней назад в Москву освещать неординарное событие.
Мезенцев требовал действовать, но только не молчать, не соучаствовать в преступлении хунты.
Не до конца выслушав монолог возмущенного перебежчика, хозяин кабинета сдержанно отозвался:
- Члены ГКЧП сделали главную ошибку. Сказав «А», не сказали «Б» и все остальные буквы алфавита.
Мезенцев, как он пишет, своим ушам не поверил. Но собеседник не остановился на одной фразе. Он развил свою мысль, процитировал все положения «Постановления №1...», которые в этой же заметке автор назвал «печально знаменитым».
Интервью прервал телефонный звонок. По обрывкам фраз Мезенцев догадался, что член Политбюро говорил с кем-то из высших военных: «Хорошо... Хорошо... Действуйте так... А что же Дмитрий Тимофеевич?!».
Вот что он услышал перед тем, как трубка полетела на рычаг.
Вчитываясь в заметку, надо отдать должное железной выдержке Олега Семеновича. Будучи возмущенным неуклюжими действиями членов ГКЧП, а если смотреть глазами рядовых тружеников, то такие действия правомерно было бы назвать элементарной трусостью, — будучи возмущенным, он согласился дать интервью этому мерзавцу, вчерашнему работнику ЦК.
Тот лез в душу, предвкушая, что интервью будет сенсационным. Этой заметкой он покажет демократам, кого нужно немедленно изолировать. Такие люди, как Шенин, способны поднять людей против Горбачева и Ельцина. А этого нельзя допустить, иначе в будущем, если переворот не получится, не на кого будет опереться.
Журналисты желтого окраса — этот самый продажный слой интеллигенции — усердно трудились, поливая грязью гэкачепистов.
Вот к ним, этим журналистам, и примкнул Мезенцев. Он уже окончательно понял, как сам себе признался, с кем его свел случай.
Сначала он якобы сомневался: «Неужели и он — предатель?» А дальше сомнения отпали, когда член Политбюро Шенин сказал:
— Так вот, товарищ Мезенцев, я согласен с мыслями и действиями ГКЧП. И дистанцироваться от руководства страны не буду. Если хотите, идите к Ивашко или к Дзасохову. Может, они с вами согласятся.
Дзасохов, по всей видимости, согласился.
10 сентября заметка Мезенцева была опубликована. К ней усердный автор приписал постскриптум:
«Если изложенное здесь представляет интерес для следствия по делу о государственном перевороте, прошу считать это официальными показаниями. К.М.».
Кто же тогда работал в ЦК? Что за люди, подобравшиеся к вершине партийной власти?
Ответ отчасти дает открытое письмо секретарю ЦК (бывшему) Дзасохову и некоторым другим.
Автор письма — Тамара Александровна Шенина, супруга Олега Семеновича.
Письмо опубликовано ровно месяц спустя в «Независимой газете», в той же газете, где была опубликована заметка Мезенцева.
Письмо называлось: «Когда спросится с живых?»
Вот его содержание:
Глубоко неуважаемый мною Александр Сергеевич!
29.09 в передаче «Взгляд» вы сообщили, что, оправдываясь перед Горбачевым, сказали буквально: «Михаил Сергеевич! Мы все в дерьме!» Я, конечно, не знаю, кто-то, может, и с удовольствием, разделяет с вами эту участь, но говорить за всех не надо. Еще лучше, если будете говорить только о себе, так как вы давно в нем, в этом самом.
Объясняю: с октября прошлого года, когда я приехала в Москву, меня поразило ваше внимание к Олегу Семеновичу. Ну буквально шагу ступить без вашего присутствия он не мог. Вначале я это относила к тому, что вы ему очень симпатизируете, но когда, только что расставшись с ним на работе, вы проверяли, приехал ли он домой, мы поняли: КОНТРОЛЬ.
Вас не унижала такая роль?
Теперь-то я вижу, как вы выкарабкиваетесь, и считаю свой вопрос наивным. А что значили ваши возбужденные разговоры об обстановке в стране и о том, что «все делается не так»?
Уже к весне мы стали избегать вас и, если выходили гулять, то старались с вами не встретиться (вы не могли этого не заметить, но в «друзья» по-прежнему рвались), именно чтобы перед сном погулять спокойно.
Вы же своими разговорами создавали видимость, что прямо страдаете за растерзанную страну. Зачем вы это делали?
У вас даже помолчать сейчас совести не хватило.
Предательство вообще большая мерзость, а мужское — тем более.
Вы, конечно, помните ту ночь, когда арестовывали Олега Семеновича. Я позвонила Ивашко (а вы были у него) и сказала: «Вы запомните! Наши дети страдают сейчас — ваши будут страдать потом. Нет суда страшнее, чем суд истории».
Это, между прочим, касается сейчас всех власть держащих. Мы все умрем. Кто раньше, кто позже, но скоро. Останутся наши дети, внуки. Они останутся беззащитными в ответе за подлость и мужество поступков своих отцов. Наша история все это видела, хорошо бы еще кое-чему научила.