Чешко возвел глаза к потолку: "Когда речь идет о контексте, не всегда нужно цитировать. Можно прочитать и увидеть".
Миронов настойчиво: "Мне нужна конкретная цитата".
Чешко увертливо: "У меня на руках ее нет".
Адвокат Чепурная вынуждена вновь вернуться к компетенции эксперта: "Уважаемый эксперт, имели ли Вы право проводить эту лингвистическую экспертизу, если Вы не являетесь лингвистом и не используете специальные методы исследования текста?"
У Чешко не выдерживают нервы: "Я прошу обратить внимание, что экспертиза называется - экспертиза вещественных доказательств!"
"Лингвистическая", - зачитывает Чепурная заглавие экспертного заключения в уголовном деле, но Чешко её не слышит.
"Как правило, - красуется он многоопытностью, - следователь называет экспертизу социологической, этнологической или экспертизой вещественных доказательств. Ни о какой лингвистической экспертизе здесь речи не идет".
Чепурная сама не ожидала, что её вопрос приведет к такому результату: "Так Вы отказываетесь признавать свою экспертизу лингвистической?"
Чешко вздрогнул, понял, что наговорил лишнего, но ему на выручку уже приспела судья. Вопрос снимается.
Миронов: "В связи с вышесказанным Вами, как Вы можете объяснить тот факт, что данная экспертиза в деле называется лингвистической?"
Судья не преминула снять и этот вопрос.
Миронов возвращается к исследованию текста экспертизы: "Чешко, когда Вы на поставленный перед Вами вопрос "Есть ли высказывания, где бедствия, неблагополучие одной социальной, этнической или конфессиональной группы объясняются существованием и целенаправленной деятельностью (действиями) другой нации, народности, социальной, конфессиональной или этнической группы либо отдельных представителей?" отвечаете утвердительно "Да, есть" и при этом цитируете стр. 19 книги "Приговор убивающим Россию", где автор ссылается на руководителя Центра общественных связей ФСБ России генерала Ставицкого, перечислившего этнические преступные группировки - азербайджанскую, цыганскую, таджикскую, туркменскую, чеченскую, грузинскую, Вы это имели в виду или что-то другое?".
Судья, едва отдышавшись от только что миновавшей опасности, вынуждена снова оборонять эксперта: "Вопрос снимается как не направленный на разъяснение экспертного заключения, а направленный на цитирование источника, не исследованного в судебном заседании".
Миронов улыбнулся, слыша знакомую формулировку: "Что Вы считаете негативными высказываниями в адрес Правительства России?".
Чешко трясет экспертизой, причитает: "Помилуйте, вот мои выводы!".
Миронов: "На какие конкретно цитаты Вы опираетесь?"
Чешко натренированно увиливает от ответа: "А здесь ссылки есть - страница 9, страница 37. И общий контекст книги об этом свидетельствует".
Миронов: "Как можно судить об объективности Ваших выводов, если Вы не можете привести ни одной цитаты?".
Чешко в изнеможении смотрит на судью, та снимает вопрос.
Миронов: "Когда Вы говорите о контексте, что Вы подразумеваете под этим?"
Чешко барахтается в сетях, самим же расставленных: "Контекст означает учет общего духа книги".
Миронов безжалостно: "А что означает "общий дух"?"
Судья спешит на выручку, снимает "духовный вопрос".
Миронов: "Имеет ли право эксперт, производящий лингвистическую экспертизу, устанавливать, что тот или иной факт "порочит репутацию государственных деятелей", или это исключительно право суда?"
Чешко пытается улизнуть от ответственности: "Я отвечал только на поставленные передо мной вопросы".
Миронов предвидел этот маневр: "Профессор!" - обращается он к приунывшему этнографу...
"Да не профессор я!" - тихо вскрикивает тот в ответ, и это его единственный честный ответ за весь допрос.
"Все ещё впереди, - подбадривает ученого подсудимый. - Различаете ли Вы в своей экспертизе порочащую информацию, то есть ложную, не соответствующую действительности, и позорящую информацию, то есть соответствующую реальности, за которую автор, её опубликовавший, ответственности нести не может?"
Чешко стонет: "Я уж попугаем становлюсь! Повторяю: эксперт отвечал только на те вопросы, которые перед ним были поставлены".
Миронов: "Какие основания у Вас утверждать, что в данной книге содержится информация, порочищая честь и достоинство лиц из Правительства?"
Чешко бормочет маловразумительное: "Эксперт не отвечает за формулировку вопроса".
Миронов: "Вы утверждаете, что во фразе "подобных моли путиных" содержится оскорбительная характеристика. В чем Вы усмотрели здесь оскорбление?"
При звуках священного имени Чешко широко раскрывает глаза, ноздри его раздуваются, лицо и без того красное, багровеет, он становится в стойку поющего гимн, твердит, как заклинание: "Подобных моли путиных" - Путин и иже с ним подобны моли?! Это что, - ищет он поддержки у замершего в ожидании зала, шарит глазами по неподвижным лицам присяжных, - разве не оскорбление?!", - верещит он в патетическом ужасе, едва не задохнувшись.
Миронов: "Скажите, личное мнение человека, его оценка тех или иных явлений и возможность их выражать, что является неотъемлемым конституционным правом гражданина, Вы считаете, должны быть запрещены?"
Эксперт Чешко, как бы ни был люб ему Путин, всё же не решается поднять руку на Конституцию: "Нет, не считаю".
Миронов проверяет искренность эксперта в его приверженности к демократии: "Скажите, уважаемый доктор наук, мнения и оценки в лингвистических экспертизах обязаны верифицироваться?".
Эксперт теряется в догадках насчет термина "верифицироваться", пытается выкрутиться: "Объясните, пожалуйста, присяжным, что это означает. Ведь простые люди этого не знают. Вы можете попонятнее изъясняться?", - просит он подсудимого.
Миронов понимающе улыбается уловке бедолаги: "Лингвисты хорошо знают этот термин. Верифицировать - означает подтверждать фактами".
Но так и не дождавшись ответа от учёного эксперта Чешко, побоявшегося, очевидно, повторить чересчур мудрёное для него слово, Миронов завершает свой допрос: "Скажите, содержатся ли в книге "Приговор убивающим Россию" призывы к уничтожению Чубайса, высказывания, унижающие честь и достоинство Чубайса, высказывания, порочащие Чубайса, то есть не соответствующие действительности. Если да, то какие именно?".
Судья Пантелеева, с любопытством прислушивавшаяся к ученой дискуссии насчет верификации, встрепенулась, как петух при свете зари: "Я вопрос снимаю. Перед экспертом не ставился такой вопрос".
Но Чешко вдруг заговорил ворчливо: "Про Чубайса там все-таки нет. Если бы Чубайс там присутствовал, такие примеры были бы приведены".
Поражённый откровенностью эксперта Миронов спешит задать ему ещё один вопрос: "Имеются ли в книге "Приговор убивающим Россию" факты государственных деяний Чубайса, нанесших стране колоссальный ущерб? Если да, то основаны они на документальных источниках или утверждаются голословно?".
Тут уж судья и рта не даёт раскрыть не в меру разоткровенничавшемуся эксперту, немедленно снимает вопрос, не о репутации эксперта уже заботясь, а спасая, защищая само уголовное дело.
Последним аккордом допроса ученого эксперта Чешко стал вопрос, заданный адвокатом защиты Першиным: "Проверяли ли Вы цитаты из книги "Приговор убивающим Россию" на их соответствие действительности?".
Судья и эксперт вопрос проигнорировали. Эксперт благоразумно промолчал, а судья бранчливо проворчала: "Мне кажется, что-то другое надо проверять: обладал ли эксперт возможностью давать такие экспертизы".
Заявление судьи буквально потрясло стены храма Фемиды. Судейское кресло усомнилось в правомерности выводов следствия! Воистину живем в эпоху крутых перемен!
Любовь КРАСНОКУТСКАЯ, Информагентство СЛАВИА
ИСТОРИЯ
СОЗДАТЕЛЬ ПЕРВОЙ РОССИЙСКОЙ КОНСТИТУЦИИ
Мечты о Российской Конституции восходят к восстанию декабристов в 1825 году.