У меня в жизни два костюма было, но не пришлось их поносить. Первый был свадебный, шивиотовый. Свадьба была - зашибись. Народищу набилось... «Горько!»-все орут. Рюмку не успеваешь пропустить, как опять целоваться надо. А тут один из гостей, не знаю, по чьей линии он припёрся, под крики «горько» полез мою невесту Клавку целовать. А я уже в кураже, схватил тарелку почти не тронутого нашего советского винегрета, да и влепил ему в физиономию. А он, гад, с тремя корешами был, все бывшие десантники, ладно по морде бить, но зачем одежду рвать? Воротник, рукав, детали всякие оторвали. Шойгу раньше не было. МЧС бабы заменяли. Живо всех успокоили. А на второй день этот подхалим тост предложил: «Выпьем за то, что у вас свадьба была настоящая, настоящая свадьба без драки не бывает». Второй костюм купила жена, когда я в завязке был. Добили, пришлось подшиться... В выходной приоделся, жена галстук привязала. Иди, говорит, покажись народу, пусть видят твои друзья-ханурики, каким человеком ты стал. Выхожу из парадной, а Федька тут как тут. «Костюмчик новый! Обмываем?» «Да в завязке я!» «Ерунда, я уже не помню, сколько раз завязывал и развязывал. Такую покупку не обмыть, это как-то не по-христиански». Вспомнил я, как мы Федькины новые ботинки обмывали, неделю пили, а когда на опохмелку денег не нашли, мы их за полцены продали. Достал заначку: «Неси!» Друзей набралось, все костюм мой нахваливают, забрались поглубже в кустики, как большевики до революции на маевку спрятались. Тем проще было, им только жандармы угрожали, а нам жены, милиция, ДПД, лишние рты. Всех сразу и не перечислишь. Сидим, в кураж потихоньку впадаем, о конспирации забыли, за горючим, уж не помню, сколько ходок сделали, шумим, смотрю, к нам бугай Мишка Косой прет. Он почти всем должен, а на дармовщину охотник, как кот на валерьянку. Сразу усек мой костюм, вцепился в рукав и орет: «Да за такую обновку ты народу ящик водки должен. А я ему прямо в глаза: «А ты народу уже шаланду водки должен!». Он рванул за рукав, затрещал костюм по швам. Когда все в кураже, - только тронь. Кто кого и за что лупил, никто потом вспомнить не мог. А тут моя супруга как рявкнет: «А ну прекратить!» До свадьбы у нее ни веса, ни голоса не было. Откуда что взялось? У злой голос - иерихонская труба, а вес больше, чем у Яшки Толстого, ее все боятся, а квартальный ей даже кланяется. О том дне лучше не вспоминать. Сейчас все проще. Профсоюзы, ДПД кончились, а милиции на нас наплевать. Можешь валяться, где угодно и сколько угодно. Мишка Косой пропитой зимой на дороге к дому замерз. А в кураже чего только не творили. Газопровод мимо поселка вели. Затеяли мы спор на бутылку, кто медленнее всех через трубу проползет, тот бежит в магазин. Все думали Яшке бежать. А он влез в трубу и застрял. Послали бывшего спортсмена Сашку вытаскивать, тот долго в трубе пыхтел, вытащил один ботинок. Ясно стало, что в магазин придется посылать другого. Сходил я. Выпили, подождали, может, совесть заговорит, вылезет и все-таки сбегает... Долго орали в трубу с двух концов. Бесполезно... Решили - не простим. Завтра погоним. Утром машина схватила трубу, чтобы приварить, а он с воплем как маханул из нее, всю бригаду перепугал.
Сколько всего было - не пересказать. Однажды просыпаюсь и чувствую, что вишу в воздухе. Такая жуть, внутри все сжалось, конец... Тихо, только вроде капли где-то падают. Вдруг свет ослепил меня. Открываю глаза - жена напротив, вода из крана капает. Давно обещал починить. «Прости, - говорю. - Завтра починю». «Может, и починишь, если я тебя сумею из форточки вытащить. Какой черт тебя туда затолкал!». Ключи потерял... Хотел через форточку влезть, застрял и заснул.
Когда народу предложили выбирать то ли тоталитаризм, то ли водку - народ выбрал водку.
Частник за это дело взялся серьезно... Водки теперь залейся. Нa любой вкус и на любой карман.
Поспорили как-то, кто больше всех водочных названий знает, поняли, что и без балды обалдеть можно. Наш карман на «Стандарт» и на «Эталон» не тянет, а у хозяев алкогольных заводов аппетит безразмерный. Суррогатами дешевыми потчевать стали. Потравили моих друзей много. Дух товарищества пропал. Сашка в одиночку запил, померещилось ему, что по квартире зайцы бегают. Стал за ними гоняться, да и маханул с седьмого этажа с балкона.
С Яшкой еще хуже. Побежал за бутылкой в магазин за железкой, а тут электричка, думал, видимо, успеет проскочить, но не успел, нет былой компании.
Даже Клавка меня жалеть стала. Пьющая молодежь подрастает, но у них кураж не тот.
Малую часть из рассказов сварщика Васи записал О. Гурин
ВАЛОКОРДИН
Тут на днях одна страна чуть было в ступор не впала. Вся целиком вместе с биржами, баржами и бомжами. Дело в том, что её премьер вечером о коррупции не сказал. То есть о необходимости беспощадной борьбы с нею (не со страной, а с коррупцией, разумеется) во всех эшелонах власти и просто в эшелонах, которые через таможни едут.
Ну, то есть, вот чтобы было совсем понятно: каждый вечер из года в год много лет подряд он на экране появлялся и говорил: «Надо! Надо всемерно и всеохватно, невзирая на лица с нею, с проклятой, бороться!» Некоторые у экранов, конечно, в первые мгновения сгоряча на водку думали. Но большинство сразу понимало: «Она, проклятая» - это коррупция. И поэтому страна каждый день к вечеру прозревала: «Восподи! Ну, надо же, конечно, с ней, с гидрой с этой, надо бороться! И вообще, как предписывает премьер с экрана, решительно покончить!»
То есть такая вот установка. Чтобы все знали и верили: не только бороться, но и окончательно её, гадину, под корень! Бороться - это раз, под корень - это два.
А тут тебе хоп! - на втором десятке лет борьбы - и целый вечер ни слова. То есть, как именно сегодня-то быть - бороться или не бороться, под корень или оставить немножко? Непонятно ничего, ужас какой-то! В смысле неопределённости.
Конечно, уже через минуту после эфира ни в одну неотложку ни в одном населённом пункте дозвониться невозможно стало, а за пять минут до начала телеэфира, вон ещё когда, из всех аптек валидол с валокордином исчезли. Видно, утечка информации с телестудии произошла. Милиционеры, само собой, дубинки на бетонные полы пороняли, стоят, головами крутят. Им даже один авторитет из своей камеры, за прутья ручищами ухватившись, просипел: «Что ж вы, падлы, с коррупцией-то нонче не боритесь?!» А у тех растерянность и чуть ли не слёзы на глазах.
Кто-то один, у кого силы воли побольше, к телефону бросился, чтобы с высоким начальством соединиться и узнать. Да где там «соединиться» - все операторы телефонных связей под столами в обмороках. А один армейский генерал пожизненный паралич большого пальца получил. Он его все эти минуты на ядерной кнопке держал, и всё в мысленных судорогах бился: нажимать уже - или пока не нажимать, нажимать - не нажимать...
Да, что ты! Такое везде закрутилось - за сотню лет не опишешь.
Но тут, хлабысь - через час по программе новый эфир новых новостей. И сразу на экране премьер и говорит этак строго: «Надо! Надо всемерно и всеохватно, не взирая на лица, с нею, с проклятой, бороться!»...
Ну страну будто елеем умыли, будто младенец по пояснице босыми ножками прошёл, будто свет какой неземной в сердцах загорелся: «Восподи! Ну, конечно же, с ней, с гидрой с этой, надо бороться! С проклятой с этой!..».
А что часом раньше премьер ничего про то не сказал - так говорят, что сказал. Только на студии перед тем эфиром взяли и вырезали. Кто-нибудь им там на студии для чего-нибудь взятку дал, наверное.
Е. ОБУХОВ