– Наза-ад! – командует есаул. Ему во что бы то ни стало хочется избежать столкновения.
Стрельба умолкает. Ждем. Время идет.
Вдруг один из казаков, выставленных в дозор, сбегает к нам вниз.
– Вашбродь, едут делегаты! – на ходу кричит он.
Мы с Гамалием быстро взбираемся на холм. Действительно, к нам на рысях приближается небольшая кавакальда. У одного из всадников в руках виден большой белый платок.
Выезжаем вперед. Сотня остается в ложбине.
Перед нами все тот же курд. По-видимому, он послан самим ханом, ибо держит себя до крайности нагло. Не покидая седла, он кричит:
– По приказанию брата жены хана, заменяющего моего господина до его возвращения, предлагаю русским немедленно покинуть наши места. Если через полчаса вы не уйдете, будем драться с вами и начнем стрелять из пушек.
Как ни нелепо и глупо наше положение, но эта наивная попытка запугать нас стрельбой из орудий заставляет улыбнуться.
Откуда в этой забытой богом глуши могла взяться артиллерия? Курд замечает наше недоверие и гордо добавляет:
– Их у нас целых пять штук. И пусть русские не думают, что мы намерены шутить.
С этими словами он поворачивает коня и, не слушая наших окриков, наметом скачет обратно. За ним как черти несутся, вздымая пыль, его провожатые.
– Вот наглец! В другое время я бы его, стервеца, стегнул из пулемета, – хмурясь и покусывая губы, говорит Гамалий. – Однако нужно уходить. На кой черт нам затевать ссору с этими людьми.
Обсуждаем положение. Ясно одно: следует уходить. Однако из своеобразного озорства по предложению Зуева решаем переждать полчаса, отдохнуть, подзакусить и только по истечении срока «ультиматума» удалиться из этого негостеприимного места. Смотрим на карту. Следующий этап – село Ахмедие, куда мы прибудем только завтра к вечеру. Там мы должны вручить местному хану письмо Робертса. А что, если и он встретит нас столь же мило и дружелюбно, как Шир-Али здесь?
Время тянется, как белые облака, ползущие над нами. Ленивая истома охватывает нас, не хочется вставать с этой зеленой и радостной земли. Сказывается утомление бесконечной дорогой.
– По коням! – звенит голос Гамалия, и мы разбредаемся по местам. – Са-а-дись!
Взбираемся в седла. И в ту же минуту где-то за селом бухает один, за ним второй, третий глухие удары. Мы с недоумением переглядываемся.
Гамалий смотрит на часы.
– Какой аккуратный народ! – улыбается он. – Ровно полчаса – и уже палят пушки.
Казаки дружно смеются: так нелепа и смешна сама мысль обстрела нас из пушек в диких трущобах Курдистана. Какой-то странный, свистящий звук наполняет воздух. Он несется сверху и приближается к нам. Поднимаем головы. Воздух наполняет воющий гул. Звук все усиливается, растет. Прямо над нами что-то шипит и саженях в двадцати от сотни тяжело шлепается на мягкую траву. Изумление наше растет. Что-то круглое, окутанное синим пороховым дымом, крутится по земле. От него тянется сизая, вонючая, пахнущая порохом струя.
– Ядро! – кричит Гамалий, и мы рассыпаемся в стороны.
Проходит минута, две. Снова свист, и около первого ядра тяжело шлепается второй чугунный ком, за ним третий. Они шипят и скачут по траве, испуская клубы вонючего дыма. Казаки не понимают, в чем дело. Им, побывавшим в тяжелых сражениях нынешней войны, в диковинку зрелище старинного ядра.
Мы стоим саженях в тридцати от места падения снарядов. Удивление остановило нас. Мы глядим на эти «грозные» музейные ядра, которыми угощает нас «гостеприимный» хан. Наконец первое ядро с треском разрывается. От него в стороны летят комья земли, вырывается красный огонь, взлетает черный столб дыма. Вторые два жалобно сипят и не разорвавшись затихают. Громовые раскаты смеха, более оглушительные, чем разрыв ядра, потрясают поле. Мы чуть не валимся с коней. Слезы текут по хохочущим лицам. Гамалий не может выговорить ни слова, он согнулся в седле и захлебывается от этого неожиданного развлечения.
– Хо-хо-хо! – громко несется по ложбине.
– От то бисови диты! Прямо кумедия, – грохочет, утирая ладонью слезы, Гамалий.
– Ровно репа на огороде, – находит меткое сравнение Химич.
– Да репой, вашбродь, баба больше вреда причинить может. А это что? Пшик – и готово, – говорит Востриков.
– Потухли, как два самовара, – определяет Карпенко.
Он соскакивает с коня и бежит к мирно валяющимся, успокоившимся ядрам.
– Не трогать! – орет Гамалий. – Не трогать! Могут разорваться.
Но Карпенко уже ухватил одно из ядер в руки и забивает трубку землей.
– А ну давай-ка сюда.