Около нас организовался импровизированный рынок. Мальчишки торгуют круглыми белыми сырками и крепкой настойкой, приготовленной из финиковых косточек. Несмотря на запрещение покупать спиртное, весь запас настойки, оказавшийся в селе, переходит в казацкие фляги. Я тоже пробую ее. Сладковата, с привкусом миндаля и слегка напоминает греческий дузик.
– Микстура, – морщится Гамалий, что, однако, не мешает ему выпить полбаклаги этого зелья.
Химич благоденствует, то и дело прикладываясь к фляге. Хорошо еще, что настойка не настолько крепка, чтобы туманить головы привыкших к спирту и водке казаков. Аветис Аршакович бродит по селу со старшиной. Переводчику поручено добыть для нас фураж. Жители клянутся, что сена у них нет. На всю сотню привезено не больше двадцати пудов, а ведь у нас сто двадцать две лошади, считая с заводными и обозными.
Аветис Аршакович пытается соблазнить арабов золотом, но на этот раз без всякого успеха. Либо жители говорят правду и сена у них действительно нет, либо они боятся оставить свой скот без корма.
Купили огромного быка, и теперь кашевары готовят из него обед. У жителей добыты большие котлы, и под ними весело разгорается огонь. Женщины, вовсе не показывавшиеся раньше, теперь принялись за свои обычные занятия. Группами по две, по три с кувшинами в руках они спешат за водой, стараясь быстро прошмыгнуть мимо казаков, провожающих их любопытными взглядами. Они смуглы, высоки ростом, быстры в движениях. Их белые покрывала не скрывают фигур. При виде нас они смущенно закрываются широкими рукавами.
– Чего рты пораскрывали, раззявы! – кричит на казаков вахмистр. – Баб, что ли, не видали, идолы!
«Идолы» неохотно отходят от ручья и, поминутно задерживаясь и оглядываясь, бредут к нашему расположению.
– Шкура гладкая, и побачить трошки не дал, яки таки бабы арапские, – ворчит Дерибаба.
– Таки ж, як вси, – под общий смех выпаливает Востриков.
– На чужой сторонке и старушка – божий дар, – резюмирует Карпенко.
Простота и добродушное веселье казаков успокаивают население оазиса. Уже происходят забавные сценки, когда те и другие пытаются о чем-то поговорить друг с другом.
Часто в воздухе слышится возглас: «Иэ уайлед!», с которым то к нам, то один к другому обращаются арабы.
– Что означают эти слова? – спрашиваю я Аветиса.
– «Молодой парень», – улыбаясь, говорит переводчик. – Так они называют каждого человека мужского пола от восьми до восьмидесяти лет.
– Вот это «парни»! – смеются казаки, а вездесущий Востриков мгновенно, по созвучью, уже применяет это восклицание.
– Эй, валет! – обращается он решительно ко всем арабам, приводя в восторг хлопающих его по плечу «парней».
– Тефад далу![40] – приглашает нас старшина.
Мы идем к его дому, возле которого разведен большой костер. На нем в котле кипит и булькает вода. Возле дома высится леван (род каменного, обмазанного глиной помоста, нечто вроде балкона), с которого легко просматривается дорога и на котором вечерами собираются мужчины покурить трубки и повести долгие беседы перед сном.
Мы сидим в ханэ[41] старшины. У входа теснится молодежь. Пьем чай вместе с двумя стариками, благожелательно поглядывающими на нас.
За стеной слышится гортанная женская речь и доносятся звуки деревянной свирели, игрой на которой арабы тешат и развлекают казаков.
– Этот день посещения бедных домов пришедшими издалека гостями-московами будет записан в наших сердцах золотыми буквами памяти, – хотя и витиевато, но, кажется, искренне говорит старшина.
Старики с достоинством кланяются, повторяя «добро пожаловать».
Аветис Аршакович такой же цветистой фразой благодарит все население гостеприимного села.
Посидев с полчаса, мы возвращаемся обратно в сотню.
Зуев увлекается финиками, поедая их пригоршнями. Но вот готов и обед. Кашевары не посрамили своего реноме. Из жирного быка сварен вкусный борщ, приправленный сухими овощами и консервированным томатом. За ними следует рисовая каша с поджаренными кусками говядины. На третье – финики и холодная ключевая вода. Конечно, обед запивается остатками настойки, которая еще сохранилась у наиболее предусмотрительных казаков. Арабы не подходят к нам и лишь издали с любопытством следят за нашим пиршеством. Жара все усиливается. Она дает себя знать даже в тени вековых пальм. Гамалий делает какие-то записи и вновь внимательно изучает карту. На всякий случай выверяю компас по пальме, над которой ночью светилась Полярная звезда. Затем мы с командиром разбираемся по карте в направлении пути, устанавливаем ориентиры и намечаем план дальнейшего похода. Почти вся сотня спит, и только неугомонный Зуев, сопровождаемый несколькими мальчишками, бродит по оазису, осматривая его диковинки.