Читать онлайн "К. Бубера. Критика житейской философии" - Бобров Сергей Павлович - RuLit

(Каминная)

Твое здоровье, милый друг, Весны созданье, Мина! Тебе — мечтательный досуг И песня у камина,

Он был мудрец, он был богат Дивительной судьбою, Но и его манил агат, Сиявший за трубою.

И даже, если ты была Сентенцией поэта, Все ж перед нами проплыла Нездешняя комета, —

И все вселенские коты В мечту поникнув знойно, Твердят одно: — что только ты Была бы их достойна.

III

(Китайская)

Час подсолнечный горек и скучен Враг мой злейший, — А я с полудня измучен Темноглазою хитрою гейшей.

Хоть мила нам вознесшихся пагод Повилика витая, Знаю, тени вечерние лягут, я уйду из Китая.

В вечер мартовский, призрачный, зябкий В нашем дружеском хоре Разве изредка вспомнятся лапки Из-за дальнего моря.

Отчего же нам берега жалко, Где мы были гостями, Словно старая в сердце гадалка Постучала кривыми когтями.

(Собакам)

Собаки! ваш презренный род Признал двуногим службу, — Да проклят будет слабый кот, Вступить с героями ворот Осмелившийся в дружбу!

И как явить ваш общий вид? Поди-ка, присмотрися, — Тот слишком мелок, тот велик, Иной, глядишь, почти старик, А ростом — просто крыса!

А голос — Боже! что за тон, Когда из подворотни Взревет какой-нибудь Катон… — Клянусь, — двуногий баритон Я слушал бы охотней.

И этот вид, и этот рост Грозит походке пэра, Когда учтив, спокоен, прост, Склонив величественно хвост, Проходишь ты, Бубера.

Собаки, ваш бесславный род Позорной скован службой, Удел ваш — цепи у ворот, Да проклят будет слабый кот, Прельщенный вашей дружбой!

(Сонет)

Ее благословенная рука Меня ласкала так, что я заплакал; Она мне наливает молока, Телятину она бросает на пол! Вонзив клыки в осалины куска, Его придерживая левой лапой, Мяуча сладостно, я мясо хапал И — гении глядели с потолка.

Кот из котов! Бубера! о, философ! Не станешь на дворе искать отбросов, Насытив жажду сладким молоком, Но бросишься на матовые крыши Искать любви… — Какой-то [в] горле ком Меня подъемлет выше, выше, выше!

(Победная песнь)

Врага раздравши рыжешкурье, Поправши узы адских ков, Я — серым абрисом в лазури Выписываюсь из облаков.

Один. За мною крыша битвы, Я — победитель, я — велик, Беги на мышные ловитвы, Ты, рыжемордый крысовик.

Я — укушу ее затылок, Вонжу ей когти в плечи — я; В любви неистощимо пылок, Ей промяукаю: — моя!

И с душураздирающим визгом Мы сцепимся в пушистый шар; — Пускай вдали в усердье низком Ланцет кастратный точит с лязгом Презреннейший ветеринар.

VII

(Лунная любовь)

I ('-)

Лунает-ает-мяует — Мяует-ауя — О-йяет-ляу-ньяуя — Мийоет-льи-лья-лью! О-лья-миа-ниа-а-а — Тиаая-лья-мья-а-я!

II (''-)

Лиая-иайо-пиайя — Ааа-йя-а-ойя-иийя Иуау-иау-миоу — Мееоу-ийайя-миой!

VIII

(К самому себе)

Великолепным лапным жестом Двуногих разом я низверг, — Помойка будет их насестом, Зане их мир пред мной померк.

Я — царь, возникший на трубе, вы — Ползающей из крыши недр, Мои мяукные напевы Громчей бесхвостых ваших федр —

Ты — там храпишь, заплывши жиром, А я — не сплю — и: тра-та-та' Чу! надо всем затихшим миром Я поднимаю: — хвост кота.

Мои досуги или размышления

Тот, кто никого и ничего не любит — достоин жалости. Ясно, что он скоро скончается от истощения, ибо он не в состоянии будет выбрать себе пищу по вкусу. Но с другой стороны нужно не забывать, что не столько мы выбираем нашу пищу, сколько она нас выбирает. Мы-то есть, собственно говоря, суть, таким-то образом — наша пища.

Примечание. Меня удивляет это мое размышление. Оно необыкновенно тонко. Таким образом, если мы скажем: А равняется Б, мы должны убедить всю округу через минуту, что это адское заблуждение. Тогда мы придем к великому открытию, что А не равняется Б. Но уже через минуту все поймут, что и это есть величайшая ошибка. Хорошая мясорубка могла бы теоретизовать не менее блестяще.

Если бы мне пришлось хоть раз убедиться, что на свете есть кот умнее меня, я погиб бы от ярости. Но эта опасность мне не грозит, ибо я не говорю ни с кем, кроме себя, а этот милый друг всегда докажет мне, что я правее всех в мире.

Но у меня есть еще один важный козырь. Я могу втекать в сладкие перевизги и всплакивать таким вот родом: «О, вы, несчастнейшие из попиравших когда-либо землю. Ваши (на меня) жалобы заставляют меня серьезно грустить, — только истинные ослы могут ругаться в этом лучшем из миров».

О, философия, твое дыхание оживляет меня! Как я велик! Кошачество будет гордиться мною! После моей смерти, мое чучело будет предметом всеобщего поклонения. И я напишу, и я напишу… и я — напишу, — то есть: я превзойду этого жалкого кумира. Ну, положим… скажу просто, ведь этот хваленый кот Мур, просто — так себе, котишка, котенок он, а не кот. Дело в том, что авторитеты иногда нуждаются в основательной встряске и в последующем за оной — потрясении. И потом эта его политическая статья «О мышеловках и их влиянии на миросозерцание и деятельность кошачества», — ах, не говорите! Такой слабой работы я в жизни моей не видал! Очень, очень слабо.