Я несколько раз пытался начать говорить о службе, рассказать что-то. Но.… Такие разговоры задевали только "стариков". Они живо расспрашивали и рассказывали сами. И, кстати, я почувствовал, что из отношений с ними ушло некое покровительственное ко мне отношение. Со мной общались, как с равным.
А вот когда старшие друзья разошлись, и я остался в компании сверстников, то несколько оробел. Включили музыку и начались танцы — шманцы — обжиманцы.… Подружки, с которыми я запросто шутливо обнимался и целовался, свои девчонки с которыми росли вместе и которых я воспринимал всегда…. Вот надо было просто так встать, подойти, обнять и, обнявшись, прижавшись…. Это было невозможно.
А тут ещё народ начал показывать мне новый модный быстрый танец. Я не помню, как он назывался, и назывался ли он вообще. Но танец содержался в постоянных и резких касаниях, практически ударах бёдрами, плечами, грудью и…, извините, наоборот. Короче, как говаривал Яшка — артиллерист, форменное безобразие!!! Это вообще было сверх моих сил. Народ стал меня вытягивать в круг, и… даже стучаться или толкаться, как хотите, со мной или об меня. Я пытался обозначить подобные движения и…, но, в конце концов, плюхнулся опять на диван и затаился в уголочке.
Что называется — мама родная, куда я попал.
Вот тут до меня и дошло окончательно, что жизнь здесь, дома, продолжалась. Шла своим чередом. Что она у всех своя, а мы там, в армии слишком идеализируем то, что осталось дома. Нет, не то, чтобы нас забывают или начинают относиться к нам хуже. Просто жизнь разводит нас.… У всех она своя. Уходит в прошлое школьное и дворовое братство, появляется, так сказать, свой круг… печально, но… такова вот жизнь … оказалась … за забором гарнизона.