– Я пригласил Викки в «Гринвич-Виллидж»[32] на чашечку кофе. Представляешь, на кофейню был совершен налет, и я пригласил всех сюда. Ты врубаешься, папочка-а-а?
Я оглядел комнату и вдруг заметил девушку с подведенными глазами, на которой не было ничего, кроме берета и тяжелых ботинок. Поражало и то, что все ее интимные места были прикрыты черными густыми волосами в стиле леди Годивы. Она направлялась прямо ко мне. Мое мнение о вечеринке резко изменилось.
– Да, врубаюсь, – заверил я Питера. – После вынужденной посадки длиною в двадцать четыре дня астронавту не терпится полетать.
Я нажал на кнопку, и Питер опять исчез за зеркальной стеной. Я не собирался ни с кем делиться. Особенно таким лакомым кусочком.
Я улыбался, глядя на нее. Восхищаясь тем, как искусно длинные волосы скрывали ее наготу, я лихорадочно вспоминал, где у меня хранился веер.
– Спроси, почему я в трауре, – сказала она скорбным голосом.
– Почему ты в трауре, детка? – спросил я, подыгрывая ей.
– Я в трауре, потому что тебя одели в саван из костюма и галстука, в котором Мэдисон-авеню похоронит тебя заживо, – изрекла она.
Такой образ мыслей мне понравился: она сразу увидела мою проблему. Но, с другой стороны, проблему всегда можно рассматривать как цепь возможностей.
– Я не прочь освободиться с твоей помощью от савана, – сказал я.
Леди Г. улыбнулась и взяла меня за конец галстука. Я последовал за ней, как овчарка Рин Тин Тин,[33] высунув язык, и был более чем готов к вечерней прогулке по кварталу. Или по спальне.
Она выбрала второй вариант.
Барбара
Я тонула, и водное течение уносило меня все дальше и дальше от берега.
Однако вскоре после моего возвращения домой позвонила Викки и бросила мне спасательный круг. Я едва разбирала, что она говорит, так как в трубке слышалась громкая музыка.
У меня было ощущение, что она звонила с какой-то вечеринки.
Да, с вечеринки, сообщила мне Викки. Или вроде того… Она добавила что-то еще, но музыка заиграла громче и заглушила ее слова.
Я так ничего толком и не поняла, но потом Викки сказала, что, как только приеду туда, передо мной предстанет дикое зрелище.
– И оденься как битник! – громко прокричала она, продиктовала адрес и повесила трубку.
Дикое зрелище? Я в изумлении уставилась на трубку. Похоже, Викки попала на какую-то безумную вечеринку битников.
Подумав немного, я улыбнулась. Это как раз то, что мне сейчас нужно.
Быстро переодевшись, я поймала такси и приехала по адресу, который она мне дала. Машина остановилась около входа в высокий многоквартирный дом. Странно, но район был явно не богемным.
Как только я вышла из лифта, мне не понадобилось даже сверять номер квартиры. Все, что нужно было делать, – лишь идти на звук джаза, распространявшийся по всему коридору, как аромат какого-то экзотического супа. К тому же была еще одна примета – густой дым, клубящийся из-под одной из дверей.
Я вежливо постучала несколько раз. Нажала на кнопку звонка. Однако вскоре поняла, что никто не слышит меня в шуме и хаосе вечеринки.
Вообще-то обычно я не вхожу без спроса в чужие квартиры, но ведь я как-никак Барбара Новак, королева бестселлеров. В довершение всего я ведь приглашена.
И еще, у меня был такой прекрасный, мучительный и запутанный вечер с Зипом Мартином, что сейчас подобная вечеринка мне просто необходима.
Поэтому я осторожно открыла дверь и заглянула внутрь.
Первый раз в жизни я попала на вечеринку битников и потому надеялась, что в своих черных бархатных капри, черной водолазке, желтой парчовой куртке, таком же берете и замшевых черных туфлях на высоком каблуке – все от Шанель – я сольюсь с толпой.
Закрыв за собой дверь, я в изумлении обнаружила, что прижата к стене. Сольюсь? Боже, в квартире мельтешило столько народу, что впору было опасаться – не превратимся ли мы в битниковское пюре к концу ночи.
Я повертела головой, ища знакомые лица, и наконец заметила Викки, которая выходила из кухни, держа в руках поднос с кофейными чашками. Я прищелкнула языком. Ведущий редактор издательства «Баннер-хаус», она все еще, как в былые времена, подавала кофе. Старые привычки забываются с трудом.
– Привет! – позвала я ее, стараясь перекричать весь этот шум. Я помахала ей рукой, пока она с подносом пробиралась по направлению ко мне через гудящую толпу, умудряясь при этом ничего не расплескать. – Так это и есть вечеринка битников?
– Здорово, да? – прокричала она в ответ. Я кивнула.
– Я так рада, что ты позвонила, – изо всех сил напрягая голос, сказала я. – После сегодняшнего свидания мне так не хотелось оставаться одной.
– Здесь тебе не нужно искать астронавта для легкого флирта, – подмигнула она мне. – Все уже оторвались от земли.
Мимо нас прошел один из битников. На руках. Викки протянула поднос к его босым ступням.
– Кофе?
Парень притормозил. Викки осторожно поставила чашку и блюдце с дымящейся жидкостью на его босые подошвы. В изумлении я наблюдала, как он пробирался сквозь толпу, не разлив ни капли.
«Осторожно, Барбара, ты ходишь по лезвию ножа», – сказала я самой себе.
– Только не злоупотребляй «сахарком», – подмигнув, посоветовала Викки. – Или тоже оторвешься от земли.
– Спасибо. Наверное, мне следует представиться хозяину или это чересчур консервативно?
– О, ты уже знаешь хозяина, – ответила Викки. – Это квартира Питера.
Питера? Питера Мак-Маннуса? Я посмотрела по сторонам. Странно… Хотя, конечно, не могу сказать, что хорошо знала Питера, но он показался мне милым, спокойным и уравновешенным человеком. В его квартире я ожидала бы увидеть книги, картины, античные вещи, фортепиано… примерно то же самое, что и в квартире Зипа.
Это место напоминало больше берлогу холостяка-ловеласа, предназначенную для того, чтобы соблазнять женщин.
Я пожала плечами. Нельзя судить о книге по ее обложке, а о человеке – по его внешнему виду. Как я писала в тринадцатой главе своей книги «К черту любовь», вне зависимости от того, как давно вы знаете мужчину и насколько глубоко ему доверяете, никогда не забывайте о том, что у него есть секрет, хотя бы один-единственный. Такой, что, узнай вы его, у вас волосы встанут дыбом на голове.
«Что ж, в тихом омуте черти водятся», – подумала я.
Тут мне в голову закралась ужасная мысль. Если это квартира Питера, его вечеринка, значит, друзья и коллеги также приглашены сюда?
Я схватила Викки за рукав и стала озираться кругом.
– Здесь ведь нет Кэтчера Блока, не так ли?
– Не беспокойся, – ответила Викки. – Здесь никто друг друга не знает. Кофе? – спросила она двух битников, которые, щелкая пальцами, с шумом проскочили мимо нас.
Однако меня беспокоило еще кое-что.
– Я что-то не понимаю, Викки, – спросила я, пока мы протискивались между двумя близко стоящими друг к другу битниками, – как получилось, что твое «интимное свидание» вылилось в шумную вечеринку?
– Ах, это все Питер, – сказала она с натянутой улыбкой. – Он просто хочет пустить мне пыль в глаза.
Однако меня не обманешь. Я читала ее как открытую книгу. Боже, да я же сама написала книгу.
– А как насчет того, что хочется тебе? – спросила я. – Ты не должна ожидать от мужчин, что они поймут твои мысли. Сама скажи, чего тебе хочется и как ты хочешь это получить.
Викки пристально посмотрела на меня, задумавшись над этими словами. Я видела, как в ее подведенных карандашом и тушью глазах отражалась старая, вечная борьба.
Затем Викки выпрямилась и решительно отставила поднос в сторону.
– Ты права, Барбара, – уверенно заявила она. – И когда я получу свое по праву, хочу, чтобы ты была со мной.
«О!» – подумала я про себя, слегка разволновавшись. Меня бросило в пот от подобной мысли. Я и не предполагала заходить уж так далеко. Может быть, она немного перебрала на вечеринке?
– Я имею в виду, когда попрошу Теодора Баннера предоставить мне такие же права, как и другим старшим редакторам, – пояснила Викки.
– О, – сказала я.
Уф. Теперь, когда все стало на свои места, я почувствовала, что во мне поднимается волна удовлетворения и гордости. Я наблюдала за рождением новой женщины, и это происходило прямо у меня на глазах. Более того, я играла далеко не последнюю роль в этом процессе. Однако моя работа, как и работа любой акушерки, имела естественный конечный результат.
32
Гринвич-Виллидж – богемный район в Нью-Йорке между Хаустон-стрит и Западной Четырнадцатой улицей в Нижнем Манхэттене и от р. Гудзон до Бродвея. Известен с XIX века как колония художников. В 1960-70-е годы – один из центров контркультуры.
33
Рин Тин Тин – собака, снимавшаяся в кино. По сценарию, она была большой немецкой овчаркой, которая родилась в лисьей норе рядом с окопами Первой мировой войны. Это предопределило героический характер собаки, которая на протяжении всех серий совершала немыслимые подвиги.