— Правда?
— Вот обидны мне эти сомнения: половину города перерыл.
— А где нашел?
Он почесал затылок, посмотрел хитро, ответил расплывчато:
— На той половине и нашел, где перерыл, что непонятного?
— Украл, — догадалась Вилла.
Он сморщился, как залежалый апельсин и выдал версию:
— Позаимствовал.
— Молча?
— Если бы я трубил о своих планах на весь город, к сумеркам ни одного жителя не осталось.
— Сбежали?
— Куда? — ошалел от предположения зверек. — Город как резервация. Если нарушить условия соглашения, будут последствия. Поверь, это не в наших интересах настолько же, насколько не в интересах кое-кого наше появление.
— Но Дон отсутствовал больше недели, сказал, не мог вернуться домой раньше… И Летха собиралась телепортироваться в Наб, сказала, что портал открыт… Ты что-то заговариваешься. Не мог же Дон быть в городе и просто не приходить? И Летха… не могла же она солгать, что хочет меня спасти…
Вилла осеклась под его сочувственным взглядом. Так старички смотрят на внуков, которые из песка строят вечные башни.
— Так будешь кофе?
Принципиальность и совесть протестовали, но желание это не волновало:
— Да.
Вилла следом за пушистиком зашла в кухню, и только после второй чашки позволила суетным мыслям отвлечь себя от волшебного напитка.
— А где Дон, не знаешь?
— Знаю, скоро будет, — Чуп поерзал на скамье, видимо, не желая говорить.
— А где Летха?
— С ним.
Нехорошее предчувствие лезвием прошлось по нервам. Пока она кофеи гоняет, ее друг может устроить развеселую жизнь ни в чем неповинной девушке. Нет, Летха, конечно, пыталась ее украсть и перенести в Наб, но она же не знала, что Вилла туда не собиралась!
Вот если бы в Анидат, и предварительно попрощавшись с Доном и Чупом — кто бы сопротивлялся? Одна радость, благодарность и дружба, а так… Возможно, они и подружатся когда-нибудь, хотя если Дон так ужасен, как рассказывала рыжая, мало шансов, что она еще дышит.
Нужно спешить, пока вероятность помочь ей выпутаться из передряги не скатилась к нулевой отметке. Пушистик вскочил следом.
— Ты все равно не найдешь их! — уверял, крутясь под ногами.
— Найду.
— Ты не сможешь выйти из дома!
Вилла вернула ему взгляд сердобольного старичка. Выйдет. И он тоже не усомнился, но согласиться не хотел, принялся за посуду, громко стуча чашками. Вот как бросить такого хозяйственного друга? С таким нигде не пропадешь, и такого больше не встретишь.
Дона за мытьем посуды представить невозможно. Впрочем, если бы она попросила и если бы сумела убедить, что без этого никак… Нет, он бы пригласил своих демонов, но сам и пальцем не пошевелил.
Хозяйственность, педантичность — не его недостатки, а Чупу они к лицу. Моет кружки по третьему разу, хмурит белые кустистые брови и бросает косые осторожные взгляды в ее сторону. Наблюдает.
Но помочь не спешит, и хочешь — не хочешь, придется рискнуть и вызвать силу вторично. Если она есть. Потому что Вилла вчерашнее процентов на девяносто списывала на галлюцинации. Ее украли в первый раз, да еще девушка, она разволновалась, напридумывала себе… Может так быть? Ее бы такое объяснение устроило, но… слишком оно бредовое.
Смотрим правде в глаза. Хотела суперпауэр? Держи и расхлебывай. И не мешкай, потому что Дон и Летха вряд ли о погоде разговаривают. Фух, ну, с новинкой она смирилась, еще бы и пользоваться научиться. Закрывала глаза, открывала, сосредотачивалась, что-то бормотала, но суперпауэр, прорезавшийся вчера, сегодня даже не мяукнул.
Предатель!
Возвращаемся к варианту «А»: галлюцинации. Она снова обычная корри, и корона не упадет, если попросить пушистика ласковей, а не ставить перед фактом. Она взяла узорчатое полотенце в одну руку, трижды вымытую чашку в другую, соединила.
— Мне нужно поговорить с Доном, — сказала мягко. — Он все не так понял и может погорячиться.
— Со мной поговори, — Чуп отобрал полотенце, занялся второй чашкой. — Я понятливый и не теплокровный.
— Я не хочу, чтобы с Летхой что-нибудь случилось.
— Ну… она сама должна была подумать об этом.
— Чуп…
— Я.
— Посмотри на меня.
Глаза-блюдца не отразили и капли сочувствия, только умиротворение. Без лишнего слова, Вилла вышла с кухни. Она найдет Дона, в конце концов, город не так безлюден, как фантазировал Адэр. И дверь найдет и откроет.
А если не успеет?
Должна. А с сомнениями лучше вообще ни за что не браться.
— Эй, постой! — зверек семенил следом. — Ты за подружку переживаешь, я правильно понял?
Подружки не телепортируют тебя через весь город в одних стрингах и оставляют право на собственное мнение, но Вилла кивнула.
— А если с ней все в порядке и твои переживания ей не нужны?
Вилла скрестила на груди руки — ага, рассказывай сказки. Чуп тоже скрестил руки, глядя с вызовом.
— С тобой сложно, ты в курсе? — спросил ворчливо.
— Я скоро уйду из города, — подкинула утешение.
— Вряд ли, — отбил подачу.
Поспорить о пустяках можно позже, и Вилла вернулась к первостепенному.
— Ты отведешь меня к ней?
— Отвести к Летхе, я правильно понял? Потому что… — он призадумался. — Да, точно, Дона уже рядом с ней нет.
Тревога Виллы усилилась. Дона рядом с ней нет, потому что…
— Она жива?
— О, да, ее сердце стучит бойко. С ней все в порядке, веришь?
Чуп никогда не лгал, но беспокойство и подозрения выстроили баррикады рядом с наивностью и доверием и грозились пасть только после веских доказательств.
— Ну, вот что, — почесав макушку ради озарения, сказал Чуп, — отвести тебя туда я не могу. Сама понимаешь, если выход закрыт, значит, Дон не хочет, чтобы ты выходила.
О том, чего хочет она, Вилла поговорит с Доном позже. И он, и Чуп могут готовиться к серьезному разговору. — Я, конечно, могу тебя вывести, но не стану этого делать, — продолжал долгую речь Чуп, — мне здесь еще жить да жить. Ну, образно говоря жить, ты же понимаешь. И не один век рядышком с твоим приятелем, который мне вовсе и не приятель.
— А кто?
— Да никто. Так, пришлось… Не важно, вернется Дон — к нему и приставай с расспросами. Я покажу тебе, что с Летхой и считай, что твой шантаж сработал.
Чуп всхлипнул, опустив глаза, но грусть прошла быстро, и он спросил вполне бодро:
— Друзья?
— Друзья.
И в памяти возник другой день, солнечный, когда мальчишки отняли у нее бусы, а она заливалась слезами, просила отдать, потому что мама сказала, что это подарок от ее отца и потому что она давно хотела именно такие. Стекляшки, даже не рубины, но впитавшие в себя весь свет Анидат и земную радугу.
Нитку бус разорвали на ее глазах, и десяток разноцветных солнышек заискрились на горячем асфальте. Она больше не могла плакать — болели ресницы, смотрела молча на них. Соберет, думала, соберет их, когда разойдутся обидчики. Но они никуда не спешили, и растаптывали ее богатство сношенными ботинками.
Раз, два… Стеклышек становилось меньше. Три, четыре…
Отец никогда не приходил к ним, и Вилла сначала не поверила, что он помнит о ее дне рожденья и даже подарок принес. Но мама сказала, что она просто его не застала и что он, конечно же, сам угадал, о чем она мечтала.
Пять, шесть…
Она даже не заметила, откуда взялся еще один мальчишка. Долговязый, нескладный, он бросился на ее обидчиков и хотя вышел из драки с подбитым глазом, ссадинами и без рукава на выжженной солнцем некогда синей рубахе, с сияющей улыбкой протянул на ладони четыре бусинки.
— Твои?
Она кивнула, и богатство перешло в ее ладошку. Мальчик собирался уйти так же быстро, как и пришел, но Вилла, вытерев мокрые щеки, спросила прямо:
— Хочешь, я буду твоим другом?
Мальчик смерил ее долгим взглядом, и Вилла подумала, что он откажется. Почти взрослый, к чему ему малышня? Но мальчик растеряно спросил:
— Друзья?
И Вилле захотелось тоже когда-нибудь за него вступиться и еще захотелось, чтобы он никогда больше не сомневался. Она взяла его за руку.
— Друзья.