Но её там не оказалось, и когда время близилось к полудню, полицейский сержант Вайн вполне уверился, что пропавшая была, как они это обозначили, в нервном расположении духа, что в переводе на нормальный человеческий язык означало, что у неё поехала крыша, и что она могла в любой момент свернуть себе шею. И вот, в половине двенадцатого дня — очень милого, если бы не это досадное происшествие — полицейский аквалангист погрузился в озеро, а сержант Вайн приступил к утомительной процедуре снятия свидетельских показаний, которые — он знал — будут содержать либо совершенное непонимание того, почему всё-таки мисс Анжела Брутон пропала, либо того, почему она не сделала этого раньше.
Он допрашивал женщину с Филиппин, которая не переставая держалась за горло и говорила что-то о каких-то ложках, ни в малейшей степени его не интересовавших, когда в комнату вошёл приземистый мужчина с широким лицом и чрезмерно отросшим «ёжиком».
— Попозже, сэр, если вы не возражаете.
— Даффи. Из Вест-Энд Сентрал. Работал там прежде. Сейчас занимаюсь частным сыском.
— Что ж, лишняя пара рук не помешает.
Вошедший кивнул на филиппинку, и её отпустили.
Даффи был зол на себя, что не подумал об этом раньше. Он не сделал этого потому, что это затрагивало самые тёмные стороны человеческой природы. Но ведь в том, чтобы подмечать такие возможности, и состояла его работа — и потому сейчас он был на себя зол.
Сержант Вайн высунул голову в дверь и велел стоявшему снаружи констеблю Уилли следить за тем, чтобы все остальные дожидались в общей комнате своей очереди и не входили в библиотеку, где он снимал показания. После этого они с Даффи открыли одно из французских окон (то, разбитое, так и не отремонтировали) и пересекли террасу.
Вайн, начинающий полнеть молодой человек с рыжеватыми волосами и тёмными усиками, явно чувствовал себя в лесу куда более уверенно, чем Даффи. Они молча взбирались по заросшему папоротником склону. На этот раз Даффи знал, где должна быть зарубка, и немедленно повернул налево. Ему уже не нужно было проходить мимо тайника, чтобы заметить его, лишь обернувшись. Он уверенно срезал путь, устремляясь вниз, невзирая на заросли крапивы, пока, наконец, они с Вайном не оказались у самого входа в лагерь. Увиденное заставило их припустить бегом.
Она лежала навзничь на куске брезента; на голову был надет пакет из обёрточной бумаги. Запястья её были связаны за спиной, связаны были и лодыжки. Чтобы она не перевернулась, локти ей примотали к вбитым в землю колышкам, вроде тех, к каким крепятся палатки. Она хрипела, и это, по крайней мере, опровергло их первый и наиболее очевидный страх. Второе наиболее очевидное подозрение опровергнуто не было: юбка её была задрана на спину, а колготки спущены почти до колен, так чтобы от талии до колен она оставалась обнажённой.
— Всё хорошо. Всё хорошо, мы вас нашли. Всё хорошо. Это Даффи. Мы нашли вас.
В таких случаях не важно, что именно вы говорите, — важна интонация. Даффи что-то бормотал, и рядом с ним что-то бормотал сержант Вайн, и под бессмысленный успокаивающий лепет они развязывали державшую бумажный пакет не туго затянутую бечёвку, снимали повязку с глаз, вынимали кляп и разрезали верёвки. Она села, щурясь и мигая от света, а двое мужчин растирали ей запястья, потом она села прямо, и юбка опустилась, а потом Даффи шепнул: «Поправь колготки, милая», и она сделала так, как ей сказали. Но она не смотрела на них и не ответила, когда сержант Вайн мягко спросил её не знает ли она, кто сделал с ней это.
Они помогли ей подняться на ноги, и она стояла, шатаясь, как только что родившийся жеребёнок. Затем, когда сержант быстро, но внимательно осмотрел лагерь Джимми, они двинулись по тропинке. Даффи хотел было поддержать Анжелу за талию, но она не позволила; тогда он попытался взять её за руку, но и такой мизерный физический контакт был ей неприятен, так что они просто шли по тропинке друг за другом — двое мужчин и между ними Анжела. В какой-то момент её стало трясти, но как только сержант коснулся сзади её плеча, она успокоилась.