Слушая его, я и сама вспылила.
— В Париж я тогда ездила, чтобы добиться для вас амнистии, сударь!
Его глаза сверкнули, как синие кремни, казалось, из них готовы полыхнуть искры. В бешенстве он громыхнул стулом:
— Проклятье! Ваша амнистия закончилась землетрясением для нашего брака, после которого мы едва выстояли!..
В этом его возгласе было столько яда и ярости, что я очень ясно почувствовала: это — намек на Клавьера и на мои тогдашние прегрешения в столице. Да-да, именно так! Разве что имя банкира произнесено вслух не было, но смысл был абсолютно ясен… Все-таки этот человек постоянно будоражил ум моего мужа, как я ни старалась убедить Александра в том, что тот ничего для меня не значит. Выходит, муж потерял ко мне доверие, считает чуть ли не потаскушкой?!
Щеки у меня запылали:
— Вы на что намекаете, герцог? На то, что я, едва оправившись от родов, ищу в Париже любовных приключений?!
— Черт побери, сударыня! Вы так явно показываете свое недоверие к моей способности уладить мои собственные дела в столице, что я могу предполагать все, что угодно!
— Речь не идет только о ваших делах, сударь! — возразила я запальчиво. — Вы решаете здесь судьбу нашей семьи!
— И что же? Вы прибыли, чтобы быть наставницей нерадивого супруга?!
Давно я не видела его в таком гневе. Он весь был как натянутая струна, у сжатого рта залегли две белые черточки. В чем-то он был прав. Где-то в глубине души я действительно не хотела, чтобы переговоры о нашем будущем проходили без меня. Конечно, я доверяла ему, но как-то не хватало мне того полного женского смирения, которое вручает мужу абсолютно все бразды правления. И потом, мне страстно не хотелось уезжать из Франции… Возможно, когда я рвалась в Париж, это нежелание тоже играло свою роль.
— Судя по вашему тону, — сказала я, пытаясь сохранять спокойствие, — ваши дела идут не лучшим образом.
— Вы забыли напомнить о моем пьянстве, — отрезал он гневно. — Без этого арсенал женских придирок будет неполон, уверяю вас.
Мне казалось, я не должна поддаваться обиде. Что угодно, только не новая ссора! Сердце у меня разрывалось от противоположных чувств. Кроме обиды, душу мне захлестывало и сочувствие: он, победительный воин, завоеватель стольких женских сердец, представал нынче действительно не в самом лучше виде выпивающего побежденного… А ведь я помнила, что обязана этому мужчине счастьем и жизнью. Могла ли я не сочувствовать ему в этом жизненном переплете? Да, могла и сочувствовала… но одновременно и задавалась вопросом: почему он пренебрегает моими состраданием, помощью и советами? Как часто говаривал Талейран, не использовать способности женщины — это значит не использовать половину сил государства.
Я шагнула к нему, попыталась взять за руку.
— Александр… я же люблю вас, и вы знаете это.
— Сюзанна, — ответил он негромко и холодно, — все это лестно, но для такого признания вовсе не было необходимости ехать так далеко. Любовными признаниями мы прекрасно обменивались и в Бретани.
— А если я не могла? — воскликнула я. — Не могла терпеть? Если я сходила с ума от беспокойства… и так хотела узнать, что с вами?
Александр тряхнул головой, будто желал прогнать остатки гнева. Он не отнимал руки, но взгляд его не становился теплым.
— Испытывая беспокойство, сударыня, вы должны были сказать себе всего несколько слов: «Я доверяю своему мужу». А еще — глубоко вздохнуть, чтобы успокоить нервы окончательно… Этого было бы достаточно.
— Достаточно? Для чего? Или кого?
— Достаточно для того, чтобы не идти на поводу у страхов и не оскорблять меня недоверием.
Против воли я ощутила, как во мне тоже закипает гнев. Я поняла уже, что он демонстративно не будет рассказывать мне ничего о том, как обстоят роялисткие дела в Париже, — именно для того, чтоб не дать мне возможности советовать. Но я не готова была повиноваться его выбору вслепую, без разговоров! В конце концов, Талейран потратил два битых часа, чтоб разъяснить мне свои намерения. А собственный муж и говорить не желает?!
— Ну уж извините, господин герцог! — возмутилась я, уже не скрывая своих чувств. — Извините, что я не тряпичная кукла, которую можно забросить куда угодно, хоть в Бретань, хоть в Англию, ни о чем не спрашивая!