— Я умею не только делать, но и накалывать токи перед балом, — добавил Леруа с лукавым видом, — недаром в Версале я сделал столько причесок, мадам!
«Однако Талейран действительно богат, — мелькнуло у меня в голове. — Такой гардероб будет стоить не менее тридцати тысяч!» Честно говоря, я была ошеломлена подобным поворотом событий и не знала, стоит ли мне ввязываться во все эти приготовления. Зачем столько платьев? Для чего Морис все это готовит? Думает, что я останусь в Париже надолго, до самого лета? Хорошо бы, если б это было сопряжено с таким же решением Александра… в противном случае я еще ничего не решила…
Однако Леруа и Роза смотрели на меня выжидающе и с большой надеждой, поэтому я сказала, пытаясь скрыть замешательство:
— Вы делали раньше только прически, сударь… почему вы уверены, что можете создавать наряды?
В ответ Леруа быстро набросал мне на клочке бумаги силуэт одежды, которая, как он считал, подошла бы мне для выхода в Нейи, — рисунок включал богатой фактуры платье с овальным вырезом и роскошно драпирующийся шлейф, а Роза поднесла мне отрез шелка, при виде которого у меня невольно засверкали глаза.
— Поглядите, мадам. Разве это не чудо?
Это была ткань необычного цвета — не красного, а скорее ягодного, сочно-брусничного, мягкая, благородная, чуть рытая, и, безусловно, запоминающаяся. Я бы даже сказала, что никогда прежде не видела такой… разве только…
Роза поймала мой взгляд:
— Да-да, на портрете Марии Антуанетты материя — почти такая же… И это хороший выбор. Подруга королевы должна появиться в новом свете по-настоящему величественно.
Я представила себе, как ослепительно будет выглядеть платье, сшитое из подобной ткани… Оно пойдет мне, без сомнения, на мне всегда выигрывали такие цвета — ягодные, вишневые, алые. В вишневый туалет я была облачена в день представления ко двору Людовика XVI. В этом же наряде меня запомнит весь Париж…
— Мы оттеним эту ткань шлейфом благородного серого цвета, — вкрадчиво добавила Роза, будто читая мои мысли. — Это будет незабываемый туалет. Вы так красивы, мадам. Какой-либо другой даме, блеклой мышке, я бы ничего подобного и не предлагала…
Что-то глубоко женское и поэтому непобедимое, неподвластное логике и рассудку воскресало во мне, когда я слушала такие слова, касалась пальцами этой ткани и представляла себе весь мой возможный гардероб. А когда Роза показала мне искрящиеся, самых разных оттенков крепы и муслины, из которых она намеревалась нашить мне утренних платьев, сердце у меня окончательно дрогнуло и я поняла, что не в силах отказаться от этого шанса блеснуть красотой.
«Тем более, что это может пойти на пользу Александру, — убеждала я себя мысленно. — Этот несносный гордец может не соглашаться со мной, но чем больше влиятельных связей я заведу в Париже, тем большее влияние смогу оказать на его судьбу… Ведь он же еще ждет чего-то, не уезжает из столицы. Значит, перспектива бежать в Англию не очень-то прельщает его и Кадудаля…»
В суматохе снятия мерок и выбора тканей Роза Бертен негромко сказала мне:
— Сейчас сюда должна прийти посетительница, с которой вам, мадам, как я думаю, приятно будет повидаться.
— Да? Кто же это? — осведомилась я не очень внимательно.
— Графиня де Монтрон. Она полгода назад вернулась из Лондона, ее тоже опекает монсеньор. Возможно, она могла бы рассказать вам много интересного.
Я попыталась вспомнить, кто же это, но, сколько ни силилась, не смогла.
— Мне незнакома госпожа де Монтрон.
— О, вы хорошо знаете ее. Раньше она звалась Эме де Куаньи.
Заметив мое удивление, модистка наклонилась ко мне еще ближе и, вынув изо рта булавку, шепнула:
— Она как раз из тех высокородных дам, что оказывают услуги господину Клавьеру. Но только т-с-с! Ничего подобного я вам, конечно же, не говорила…
Эме де Куаньи, герцогиня де Флери, была моей ровесницей и я, конечно, не раз встречала ее при Версальском дворе, но круги нашего общения были различны и я никак не могла бы сказать, что считалась ее приятельницей. Впрочем, забыть эту женщину нельзя было бы, даже увидев ее всего один раз, — она считалась признанной красавицей, за очарование ее называли «королевой Парижа», а писатель Шодерло де Лакло, поговаривали, обессмертил ее порочную прелесть в образе маркизы де Мертей[13]. Неизвестно, насколько точным было его перо, но о герцогине де Флери действительно ходили толки: выданная замуж в пятнадцать лет, она напропалую изменяла мужу и славилась многочисленными любовными связями — настолько многочисленными, что это вызывало оторопь даже у видавшего виды версальского общества.
13
Центральный персонаж его романа «Опасные связи», циничная, эгоистичная, коварная аристократка.