Бурк как будто не слышал; он принялся целовать ее веки, шею, губы неистовыми обжигающими поцелуями. Отыскал ее грудь и принялся ласкать и гладить ее до тех пор, пока Элизабет громко не застонала. Внутри у нее происходило что-то странное. Как будто по венам пробежало пламя, тело начало вздрагивать от его сильных, но в то же время нежных прикосновений, а губы будто плавились под огненными поцелуями. Она никогда, никогда в жизни не испытывала ничего подобного. На мгновение Элизабет вспомнила жадные грубые пальцы Хокинса и его противные поцелуи, оставляющие чувство гадливости. Нет, то, что происходило с ней теперь, не имело ничего общего с тем, что было раньше. Тогда она чувствовала только боль и отвращение, а теперь, несмотря на насилие и борьбу, ее тело стало реагировать на прикосновения Бурка. Его пальцы заставляли ее дрожать от возбуждения, и вдруг Элизабет поняла, что сама отвечает на пылкие требовательные поцелуи почти с такой же страстью, как и он. С ней происходило то, чего она совершенно от себя не ожидала. В какой-то момент Элизабет почувствовала боль – сладостную, грызущую боль между бедер, а потом из недр ее существа вырвался какой-то странный, дикий огонь. Вдруг Александр Бурк раздвинул ее бедра, и она почувствовала в себе сильные, ритмичные, волнообразные движения его тела. Теперь уже ослепляющая, жгучая боль пронзила ее столь сильно, что ей захотелось закричать во весь голос, однако он закрыл ей рот поцелуем, боль быстро прошла, и она забыла обо всем на свете, кроме ощущения этих движений глубоко внутри нее. Инстинктивно Элизабет старалась подладиться к движениям, руками обвила Бурка и выгнула спину, как бы раскрывая себя ему навстречу; из воспаленных глаз потекли слезы, экстаз захватил ее и понес, как ураган. И каюта, и корабль, и сама реальность – все провалилось в никуда, на их месте остались только сокрушительная радость и чувство исполненного желания, от которых ее сознание погрузилось в забытье…
Через некоторое время она уже лежала на руках у Бурка и как бы сквозь туман слушала нежные нашептывания. Его губы почти касались ее уха, его властные руки поглаживали ее с удивительной нежностью. Она лежала в полудреме, совершенно расслабленная под защитой этого могучего мускулистого тела, и память об их любви медленно и сладостно просачивалась в ее сознание. Элизабет вздохнула.
– Что-нибудь случилось, моя сладкая? – спросил он мягко, и она увидела его смеющиеся глаза.
– А… нет, – ответила Элизабет все еще в полудреме. Ей захотелось придвинуться к нему как можно ближе, но при попытке сделать движение она нащупала внизу, на простыне, что-то липкое. Элизабет похолодела. Затем быстро откинула одеяло и увидела на белой простыне темное кровавое пятно. Кровь! Это ее кровь! Наконец ясное сознание того, что же сейчас произошло, поразило ее в самое сердце. Сонная умиротворенность мгновенно улетучилась. Она подняла на Бурка полные ужаса глаза.
– Ты… ты меня обесчестил! – с ужасом прошептала Элизабет. – Посмотри, что ты сделал!
– Лиззи, – начал он, стараясь дотронуться до нее, но она оттолкнула его руку и откинулась на подушки в конвульсивных рыданиях.
– Не прикасайся ко мне! – кричала Элизабет. – Ты – грязное животное, пират! Я ненавижу тебя, ненавижу!
Бурк напрягся, и в его глазах появилось упрямство.
– Тем хуже для тебя. Тебе еще придется проводить в моей компании много времени – здесь, в этой постели.
Ее рыдания становились все сильнее и громче. Бурк вскочил с постели и начал нервно одеваться. С нахмуренным лицом он решительно направился к двери, но, на секунду задержавшись, бросил через плечо последний взгляд на плачущую девушку: ее тело сияло в свете лампы, золотые волосы были рассыпаны по подушке.
– С рассветом, как всегда, я буду ждать тебя на палубе, – бросил он хмуро. – Мой корабль должен прибыть на Мадагаскар в наилучшем виде, а от твоей нерадивости слишком много вреда, впрочем, как и от всех этих увальней! – Дверь с шумом захлопнулась за его спиной.
Элизабет долго еще плакала, лежа в постели. Мысль о потере невинности заставляла ее вздрагивать от отчаяния. Что с ней теперь будет? Она обесчещена, уничтожена. Какой мужчина захочет теперь обратить на нее внимание – ведь она уже не девственница? «Многие захотят, – с горечью отметила она про себя, – но никто из них не сделает своей женой». И даже если ей посчастливится на Мадагаскаре сбежать с корабля, все равно девственности ей не вернуть никогда.
Но гораздо хуже, чем это, гораздо унизительнее было для нее сознание того, что она отвечала на ласки Бурка, отдавалась любви так же пылко и нетерпеливо, как и он сам. Блаженство обернулось стыдом, от которого краснели ее щеки – теперь уже не от страсти, а от горького унижения. А вместе со стыдом в ней зародился новый, еще неизведанный ею страх. Теперь, более чем когда-либо, она начала бояться Александра Бурка, единственного мужчину, который смог поднять ее на такие головокружительные высоты страсти, который обладает властью над ней и способен возбудить ее настолько, что она теряет всякое представление о реальности. Элизабет боялась этой власти, боялась человека, обладавшего ею, но более всего она боялась собственной слабости, понимая, что теперь, несмотря на все попытки обуздать свое тело и разум, она и в следующий раз снова легко станет его жертвой – как только он того пожелает. Почему Бурк – один из многих – обладает этой властью, было для нее необъяснимо. Она определенно знала, что влечение, которое начала к нему испытывать и от которого так решительно хотела избавиться, теперь с неодолимой силой вспыхнет снова. Элизабет оставалось надеяться только на то, что Бурк никогда не узнает о ее слабости. Всеми силами ей следует постараться, чтобы он никогда не догадался о том, что имеет над ней такую власть.
Пока Элизабет лежала в мучительном одиночестве на окровавленной постели, Александр Бурк искал уединения в прохладе ночи, чтобы успокоить свои измученные нервы. Но даже стоя у поручня над морским простором, который так любил, он не находил покоя. Его преследовали эхо рыданий Элизабет и ее полные ненависти слова. Все это смешивалось со сладким воспоминанием о свершившейся любви. Ну вот, он так жаждал увидеть ее лицо, озаренное страстью, почувствовать под собой ее мягкое тело в горячих конвульсиях, – и сегодня получил желаемое. Однако совершенно не принял во внимание чувства. Ибо даже теперь, овеваемый свежим прохладным ветром, Бурк опять почувствовал в крови огонь желания и понял, что хочет ее снова. Теперь он точно знал, что не сможет уже отказаться от нее и захочет обладать ею бесконечно. Бурк никогда не испытывал ничего подобного к другим женщинам; да, он хотел их, но не с такой жадностью, неистовостью, какую вызвала в нем эта золотоволосая английская девушка, заявившая, что ненавидит его. Она стала ядом, от которого он никогда не сможет избавиться.
Бурк ударил кулаком по деревянным перилам. Он не хотел дальше копаться в своих чувствах. Да, конечно, есть физическое влечение, но есть нечто гораздо большее, то, что ему совершенно не хотелось извлекать на поверхность. Ни при каких обстоятельствах он не должен позволить проклятой девчонке узнать о его чувствах, а то она использует эту слабость против него самого. Красивые женщины хорошо знают, как это делать. Что бы ни случилось, но будь он проклят, если позволит ей сделать его своей игрушкой, которой она сможет манипулировать по своему желанию. Определенно, у него начинало быстрее биться сердце, когда вспоминал о ее глазах, светящихся голубым огнем, о ее разгоряченном лице, о теле, которое так страстно и беззаветно отдавалось ему еще совсем недавно.
Глава 9
Остров Мадагаскар располагался в двухстах пятидесяти милях от юго-восточного побережья Африки в Индийском океане и долгое время являлся опорным пунктом английских, французских, а теперь еще и американских пиратов, которые нападали на европейские торговые суда, плывущие в Индию, Индонезию и Китай. Но уже к концу восемнадцатого столетия все большее число английских и французских военных кораблей патрулировали в этом районе, и пираты стали реже нападать на торговые суда, хотя все еще представляли собой реальную опасность.