Чиновник оказался неправ. Процесс завершился разводом через не полных пять недель.
Две недели на отдых.
Ключ от квартиры хранился у соседки, и она поначалу не узнала его, а потом долго дивилась тому, как убегает время...
Одержанным ключом открыл дверь с прозрачным почтовым ящиком, хранящим на своей плексигласовой поверхности вырезанное имя умершего отца. В прихожей все было по-прежнему: зеркало, светильник над ним, обувной ящик за шторкой, дверь в комнату, с отставшей местами краской, и широким прямоугольником матового стекла. Поставил чемодан с впавшими боками на пол, снял ботинки. Обувшись в домашние туфли без задников, прошел в комнату. И там ничего не изменилось.
Было ощущение, будто вновь попал в безмятежное время, когда жили они все вместе, но время то давно истлело. А кажется, совсем недавно было... Все те же фото на столе, под стеклом...
ай да карапуз был таким забавным беззаботным мальчуганом теперь не верится нет не верится точно чья то другая жизнь.
Негромко работали электронные часы, будто торопились поведать о том, что происходило здесь все эти годы... Часы тараторили торопливо, чуть захлебываясь от усердия. Постоял, послушал их болтовню, потом вернулся в прихожую, снял куртку, повесил ее на крючок вешалки. Чемодан перенес в комнату, освободил от немногих вещей. Когда с этим было покончено, пустой чемодан улёгся на полке в прихожей за хрусткой, полупрозрачной завесой. Отправился в ванную. Перед тем как принять душ, побрился. После душа - растерся полотенцем, оделся во все свежее. Приятно ощущать на вымытом теле чистое белье.
Находиться одному в пустой квартире было непривычно. Понемногу привыкал к этому. За окном стемнело. Задернул шторы, включил проигрыватель, поставил пластинку. Раньше - помнится - нравилась эта пластинка. Захотелось проверить, что осталось от прежнего - ведь не все нужно терять...
Этого потерять не пришлось. Нужно отыскать, чего ещё не довелось потерять. Тогда можно будет и отметить. Пока не стоит - выпивать нужно в радости. К тому времени, быть может, удастся отыскать хорошего друга. Они выпьют вместе. Вместе выпивать веселее - это дело для хороших друзей. Тогда они отведут душу!
нет не стоит не надо просто будем сидеть выпивать никаких женщин только он и я женщин не нужно хорошо сказано время собирать камни.
- Ты уже пьян? - скажет он другу.
- А ты?
- Я - нет.
- И я нет. У нас хорошая закалка!
- Точно! Знаешь, на чем это держится?
- На нас с тобой!
- Ну, а мы?
- Известно: на земле, на этом винце...
- Верно! А земля на чем?
- Да пускай себе держится на китах, на слонах, и... да, черт еще знает на чем!
- Нет, ты путаешь. Земля висит в воздухе... Висит в темноте, вертится в ветре.
- Чепуха,- ответит друг. Он будет уверен: хмель не в силах одолеть его.- Не может быть.
- Может! Она круглая...
- Если смотреть прямо - нет.
- Круглая, круглая. Как мячик - ни за что не отличишь.
- Пускай... Давай сделаем её круглее, чтобы на ногах не устоять!
И они подольют винца...
Будет здорово. Женщины - ни к чему! Только это будет потом, когда отыщется с чего веселиться. Пока все не так... Но одно он вернул, вернёт и остальное. Нужно немного времени. Музыка кончилась. Игла съехала со звукового поля к синей бумажной наклейке. Отключил проигрыватель. Положил пластинку на место. Захотелось чая. Вскипятил воду. Выпил кружку горячего, крепкого чая, который изнутри теперь грел тело. За окном, невидимые в ночи деревья, шумели листвой. Пожалуй, самое время для сна. Приготовил кровать. Разделся. Выключил свет и лег. Сначала в постели было прохладно. Потом - согрелся. Сладкая истома разлилась по телу. Вытянулся под одеялом во весь рост...
Хорошо лежать ночью в постели Можно не притворяться, быть собой Никто не мешает думать Разные мысли приходят на ум Они чаще всего обрываются, незаметно сменяя друг друга Потом - исчезают Незаметно, как и появились Потом - засыпаешь, но никогда не замечаешь этого
побуду две недели один сегодня вторник нет среда уже среда ещё среда семь дней и ещё семь две недели чтобы отдохнуть времени много да много нет не много достаточно пожалуй или нет может быть "да" может быть "нет" когда-то давно да-да давным-давно старые далекие милые времена две недели две недели две недели.
Солнечный день.
а потом задул ветер с гор. Ветер скрипел деревьями, обрывал листву, гудел под черепичными крышами, гонял пыль по сухим улицам три дня кряду, и выдул лето из уютного приморского городка. Когда ветер выдохся, на два дня повис противный дождик, облепляя своей пупырчатой влагой все в округе. Наступила осень.
Я проснулся на следующий день поздно, а ведь с вечера говорил себе: завтра встану пораньше... И с этой мыслью завел будильник. Только напрасно будильник трудился в назначенное время - сонная рука двинула рычажок, который сдвигая что-то с места, обрывал бодрую трель послушного механизма, и я продолжал спать до тех пор, пока спать больше не хотелось. Еще какое-то время лежал, не открывая глаз, уткнувшись примятым набок, теплым кончиком носа в пахнущую волосами подушку, понимая: опять проспал.
Спавший мир проснулся вместе со мной. Враз нахлынуло столько шумов: где-то редко басила собака; у соседей наверху катали по полу тяжелый шар; еще выше маленькая музыкантша, которая мнила, что имеет способности к музыке, удивительно долго терзала музыкальную фразу, никак не дававшуюся пухлым - точно уменьшенные сардельки - пальцам; очень близко завелся мотор авто и, перейдя с низких тонов на высокие, умчался прочь, а когда музыкантша сломила, наконец, упрямое сопротивление музыки, я открыл глаза, и в скверном настроении, из-за своей недисциплинированности, перевернулся на спину. Комната наполнилась солнечным светом, процеженным сквозь белые, летние занавески, еще не перемененные на тяжелые зимние шторы, и сквозь эту - полупрозрачную от солнца - материю, виднелся залитый ярким охряным светом сад. Скверное настроение сразу забылось. От вида светлой комнаты, полупрозрачных летних занавесей, живой зелени, освещенного мягким солнцем сада - стало легко, приятно и захотелось двигаться.
Умывшись прохладной водой, пунцово натерся мягким полотенцем. Пригладил блестящие влажные волосы. Оделся. Завтрак стоял на столе, прикрытый салфеткой. Налил в большую кружку с зеленой каемкой тотчас задымившего, крепкого чаю. Бросил в него три сахарных кубика. Стал жевать бутерброды, осторожно отхлебывая из кружки вытянутыми губами, чтобы не обжечься.
После завтрака чувствовал себя чудесно. Было легко, прекрасно на душе и солнечный свет косо подал на белую стену с натюрмортом в лаковой дубовой раме, проскальзывая сквозь мелкую сеточку оконного тюля. Разве можно сидеть в квартире, когда стоял такой манящий, такой великолепный солнечный день?! Ведь завтра могут опять залить дожди, задуть ветры... Нет, нужно бросить всё, и - гулять, к морю! Я запихнул в рюкзачок большое полотенце, книгу... запер за собой, равнодушную к любой погоде, входную дверь жилья.
Казалось, лето вернулось: солнце проникало сквозь густую вуаль деревьев, облепивших дом, печатало тугие, ажурные тени на асфальте, грело открытую шею и затылок. Воздух был прозрачен до такой степени, что чудилось, будто его и нет вовсе. Близкие горы виднелись отчетливо. Казалось, можно различить каждую их складку, каждый выступ серых скал, сосчитать редкие иероглифы деревьев на лысеющих вершинах. Горы, казалось, были обтянуты мягкой, плюшевой материей, местами истертой до голых скальных пород. В воздухе высоко парили две птицы, почти не двигая своими крылами.
Спустившись по изогнутой улочке, я вышел к набережной. Не спеша побрел, ступая по её квадратным плитам. Спокойное море казалось слегка выпуклым. Вдали оно было белесым, а у берега - почти прозрачным. Тихий прибой едва слышно шипел, подталкивая и волоча гладкие камушки. Вдали, за резким поворотом бухты, обрывающейся высокой, прямой скалой, похожей на восклицательный знак, в море застыли с десяток лодок, в которых находились крошечные, похожие на вырезанные из полупрозрачной папиросной бумаги, грудные силуэты людей. Среди лодок виднелся маленький пароходик. Эти лодки, грудные силуэты людей, пароходик - казались ненастоящими, приклеенными к гладкому морю. Лишь тонкий дымок из трубы пароходика тянулся тускло-темной гнутой линией к эмалевой лазури безоблачного неба, которое к горизонту бледнело, бледнело... пока не становилось одного цвета с морем, и обманутое зрение не могло разобрать: куда же пропала линия горизонта. Проплыли в мыслях строки: