Если бы Лёша увидел себя со стороны, то он бы наверняка засмущался. Взрослый человек, а сколько было в нем искренней радости и энтузиазма, когда он быстро собравшись, буквально выбежал на крыльцо и оказался одним из первых, кто увидел самое начало зимы.Еще не тронутый ни шагами человека, ни какого-то зверя – собаки или мыши, ни сметенный ветром в барханы и ни согретый, начавший подтаивать от оттепели снег. Вот он ночью выпал и тихо лежал ровным белоснежным покровом, будто привыкал, что он теперь здесь на земле, а не в пушистых серых облаках на небе. И вот эта его ничем не защищенная робость чувствовалась в застывшем воздухе. И Лёша, как быстро выбежав на крыльцо, так же быстро остановился на нем. Он просто смотрел на все вокруг и нечто легкое и прекрасное переполняло его и хотелось вот так, в полной тишине наступившего утра просто постоять, ничего не делая, почти не шевелясь и ни о чем, в сущности, не думая.
Лёша не знал, что Нина, еще ночью напоив водой Глеба и уложив его обратно спать, выглянула в окно. А там, в это время, то тихо, то вдруг подгоняемый ветром, сыпал снег. Лёша всего этого не знал, но это было и неважно.
Постояв еще немного на крыльце, Лёша не спеша обошел весь участок, немного побродил. Все было в снегу. Пришла зима, и календарная, и настоящая.
Вернувшись в дом, он налил в чайник воды, но не стал его включать. Чайник был электрический, довольно старый и шумный, и своим шумом мог разбудить Нину или Глеба. Вика же никак не реагировала на разные звуки и, если спала, то уж кипящий-то чайник, да еще и в другой комнате, ее точно не мог потревожить. И Лёша, взяв в руки книгу, что оказалась почему-то лежащей на полу, стал перелистывать страницы и ждать всеобщего пробуждения.
Лёша находился на предпоследней странице детской книжки, читая, выученные наизусть, сказки, как услышал еле уловимое движение. Можно сказать, он больше почувствовал, нежели на самом деле что-то услышал. Это было такое тонкое чутье, которое просыпается в тот тихий час, когда всё и все спят, а ты не спишь и неожиданно можешь поймать момент чьего пробуждения.
Лёша положил книжку на стол, включил чайник и пошел в комнату.
Крепко ухватившись маленькими ручонками за перекладину кроватки, радостно и бодро встречая новый день, стоял Глеб и ясными серыми глазками изучал комнату. По ребенку можно было сразу сказать, что он выспался и набрался за ночь новых сил. И как раз вот распределением своих новых возможностей Глеб и был занят. Он только что проснулся, но уже вовсю с увлеченным видом искал себе интересное занятие. Углядев, что в комнату не спеша прокрадывается папа, Глеб и до того не шумно себя ведший, притих настолько, что Леша, еще с порога увидев сына сразу же понял чего тот сейчас же, стоит ему только сделать шаг вперед или как-то – жестами, мимикой – дать понять Глебу, что он его видит и тот тут же вскрикнет, издаст искренний и пронзительный вопль радости. Леша замер на месте, думая, что же ему делать. Глеб в томительном ожидании, серьезный и задумчивый, с нетерпением ждал, когда же наконец можно будет заулыбаться и обрадоваться папе. Когда же, когда, наконец, папа его заметит, когда перестанет играть с ним, с самого утра, в прядки. И только было Леша собрался развить дальше застывшее положение, прислонив указательный палец к губам и сказав ш-ш-ш-ш…, как с крыши с гулким шумом скатился пласт свежевыпавшего снега. Глеб вздрогнул и, резко повернув голову, всем своим вниманием с широко распахнутыми, испуганными глазенками, стал выискивать то, что же могло послужить источником странного шума. Леша воспользовался моментом и вошел в комнату. Он взял Глеба на руки и, тем самым успокоив его, осторожно вышел из комнаты. Но, оказавшись в безопасности – у папы на руках – Глеб продолжал, не моргая, смотреть на зашторенное окно. Источник непонятного звука так и притягивал к себе ребенка, прельщал детскую любознательность своей неизвестностью. А Леша, придя на кухню, подошел с Глебом к окну и стал ему показывать все исключительно новое и интересное, все – целый неизведанный мир, что создался снегом и назывался зимой. И кто был больше увлечен из них двоих, сказать было сложно. Глеб был восхищен самой настоящей детской радостью, что вспыхнула у него при встрече с новым миром. А Леша был восхищен той радостью, что озаряла лицо Глеба. И ничего умилительнее и приятнее с утра, чем тихонечко подсматривать за Лешей с Глебом, просто нельзя было придумать. Впрочем, Нина и не пыталась. Она, стараясь оставаться как можно дольше незамеченной, стояла в коридоре, немного в тени и, улыбаясь, с не загруженной еще повседневными или просто посторонними мыслями головой, впитывала в себя чистый позитив и получала от того настоящую радость.