— Как вы? — спросил Мэсси, оказавшись рядом с Бромарией. — Почему здесь? Вас не стали арестовывать?
— Стали, — слегка улыбнулся Бромария, — но сейчас-то я тут. Не беспокойся, все в порядке. Мне разрешили приехать сюда в надежде, что я не перенесу дороги, а я взял да перенёс. Лучше расскажи, как добрался сюда ты?
— По течению через Великое море.
— А в город?
— Это долго рассказывать…
— Те, кто вернулся из-за Моря, говорили о чудесном городе, полном тайн, а твой отец так и и вовсе бредил им. Этот тот самый?
— Да.
— У кого-то есть силы болтать? — зло спросил Никодар. Склон перестал быть пологим, он круто выгнулся вверх, и тут вправду нельзя было отвлекаться.
Тянулся медлительный вечер, такой же долгий, как и любое время суток на Луне. Воздух становился все холодней и прозрачней, небосвод потихоньку наливался золотистым светом, розовел снег на вершине — и по гладкому склону, словно призраки, упрямо ползли люди.
Тяжелее всего подъем дался Бромарии. Философ, и так нездоровый и немолодой, выдохся уже на середине пути, и полз дальше на чистом упрямстве. Его то и дело приходилось поддерживать и тащить. Пару раз Никодар начинал возмущаться вслух:
— Да будет ли от него толк?
Вскоре из сил выбились все. Снег, небо, очертания кратера в вышине мелькали перед глазами, сливались воедино, сменялись черными пятнами. Губы пересохли, руки ослабели. С собой они тащили наполненный водой бурдюк, не решались пить вволю, и в то же время не зная, стоит ли беречь его на обратную дорогу.
Наконец перед маленьким отрядом предстал ровный крутой участок, выводящий к самой вершине. У стены, съежившись, как птицы под стрехой, сидели четыре человеческие фигуры.
Великан Брас быстро поднялся на ноги, завидев поднимающихся людей.
— Ну, наконец-то, — прогудел он.
— Не передумал? — спросил Сакко. Брас ухмыльнулся:
— Не, давайте быстрей покончим с этими хитростями шерновыми, а то девица совсем замерзла. Костер в пещере хорош, не здесь, не на ветру.
Мэсси не засмеялся только потому, что сил на смех не осталось, но ничего говорить не стал. Пусть себе Брас неисправимо верит в хорошее.
Никодар разглядывал чумазого великана в грязной ободранной одежде с явной брезгливостью. Он немного приободрился, заметив Виславу, но тут же опознал в ней ту дерзкую девчонку из отряда и отвернулся с негодованием. В принципе, генерал ничего не имел против укрощения капризных женщин, но ясно было, что при сложившемся раскладе сил ему к этой гордячке и подойти не дадут.
— Ну, и где твои шерны? — спросил он. Мэсси молча указал на свисающую со стены веревочную лестницу.
— Да выпустят ли вас оттуда? — не выдержала Вислава.
Сакко заявил:
— Пусть попробуют не выпустить!
Солдаты Никодара переглядывались и, кажется, уже жалели о своем безрассудстве. Мэсси подошел к веревочной лестнице и молча стал подниматься вверх. Снизу донесся крик Виславы, он так и не понял, что она сказала, слова унес ветер, ответил, как уже привык:
— Все будет хорошо! — и продолжил подъем. Лестница натянулась, значит, остальные карабкались за ним.
Мэсси перевалил через верх стены и чуть не свалился обратно.
Долина кишела шернами. Похоже, все первожители, явившиеся в Герлах, собрались именно в этой части города. Увидев людей, шерны раздвинулись, образовав неширокий проход, — дорогу, окруженную двумя черными стенами. Посередине в своем багровом плаще застыл Септит.
Сакко поднялся на стену следом за Мэсси и потрясенно выругался. Никодар, напротив, потерял дар речи. Его солдаты тоже не смогли выговорить ни слова, Брас заметил:
— Да, порядком их тут, тесновато, видать!
— Как идти? — еле прохрипел Никодар. Мэсси махнул рукой вдоль дороги:
— Во внутренний город, туда…
Вся семерка двинулась аккуратно по центру дороги, не рискуя и на шаг отклониться вправо или влево. Шерны торжественно молчали и не шевелились, будто превратились в черные статуи. Не светились и их лбы. Лишь Септит замерцал золотистым приветливым светом (только напугав пришельцев, которые все равно оттенки не понимали), и указующе протянул руку в золотых браслетах к внутреннему городу на холме.
— Табир быстро сдал позиции, Анна. Нам с нашим оружием горожане не сопротивлялись, — о молчаливом протесте, когда горожане отказались побивать камнями низвергнутого иренарха, Севин решил Анне не рассказывать. — Что скажешь?
— Что скажу? — Анна шумно вздохнул. — То и скажу. У вас было оружие, а в Табире почти нет. Ну и стрелять в своих же братьев это как-то…
— Да прекрасно мы умеем стрелять в своих братьев, Анна. Знаешь сам, и храмовая стража усмиряла восстания, и не только это.
— Да, знаю. К чему ты клонишь?
— Оставлять Юг совсем без пороха нехорошо, — неожиданно сказал Севин. — Все же шерны, горные работы… Лишь бы не обернули против нас. Понимаешь?
— Да.
— Анна, что ты, как неживой? Да, есть, слушаюсь. Я, может, наговорился уже с прихлебателями, которые смотрят в рот. Мне, может, нужны именно твои мысли.
Анна снова вздохнул:
— Вот это и плохо стало, что после Южного похода мы разбились на вас и нас. На южан и северян. Так мы хоть название одно носили. Только я еще кое-что знаю, ты за собственные мысли можешь и казнить.
— Верно! — обрадовался Севин. — Хочу — казню, хочу — милую. И вот тебе наказание… — он сделал паузу и неожиданно закончил: — Будешь в Табире иренархом.
— Что? — Анна ожидал чего угодно, но не этого. — Как так?
— Просто. Ты во вред Табиру действовать не будешь. Настроения эти про другое государство поддерживать тоже не будешь. Конечно, мне нужен послушный Юг. Но совсем послушным Табир не будет ни под чьей властью, а эти хитрецы вроде Збигнева, которые условия ставят и для себя выгоду ищут, мне уже надоели. В тебе я уверен.
— Так согласятся ли горожане… — начал Анна. Севин прервал его:
— Оставлю здесь отряд стражи — согласятся.
— А лет мне сколько?
— Ну так вот тебе и первая же задача! Найди человека, который был бы тебе преемником. Кому можно доверить Табир, кто и от шернов его оборонит, и с Севером не рассорит.
Анна ответить не успел. Снаружи послышались возбужденные голоса.
— Ну что там еще, — проворчал Севин, но и сам уже понял, что происходит явно нечто необычное. Оба выбрались из палатки. Весь лагерь смотрел в одну сторону — на юг. Редкий невысокий лес не скрывал линии гор. И там, над невидимым за горизонтом кратером Герлаха, в небо поднимался ослепительно синий световой луч.
========== Птица возвращается в гнездо ==========
Здесь не было верха, не было низа. Царство тьмы, чернота и несколько световых столпов посреди нее.
Собственное лицо отражается в полупрозрачной поверхности, возникшей из ниоткуда, сменяется набором цветных квадратов, затем картинка рассыпается в прах. Ветвящийся зигзаг зависает в пустоте, сверху — череда оттенков, словно клавиши новомодных инструментов.
— Повторяем зигзаг!
Линии проходят прямо, вспыхивают разноцветным, изгибаются, свиваются в один пучок. Спираль вздымается вверх и уходит в бесконечность, будто и потолок исчез. Хоп, и спираль опять рассыпается квадратами. Рябит цветами рыболовная сеть.
— Третий оттенок сверху, крайний справа!
Цветная поверхность под человеческой ладонью прохладная, плотная и упругая, внезапно она теплеет. Посреди зала в центре главной световой колонны словно вырастает дерево, не целиком, не полностью, только внешние обводы, и не дерево это, конечно, — слишком ровны обрывающиеся линии. И с каждым повторенным узором контур дерева обрастает новыми ломкими прямыми ветвями.
С потолка стекает цветной водопад, бросая блики на бледные лица людей.
— Теперь просто прямую линию…
Одна из ветвей дерева вдруг дрожит и рассыпается искрами.
— Повторить узор. Всем.
Великан Брас виновато кряхтит — это он своими грубыми лапищами не попал в нужный оттенок.
Цветные пятна уже не мечутся по залу, они собираются в хоровод вокруг центральной колонны. Один за другим яркие блики подлетают к контуру, встраиваясь в единый узор.