- Едем, - кивнул Данияр, оглянувшись на площадь. Погода не баловала, над городом нависли тучи, но толпа ликующих людей не расходилась. Только автомобильная стоянка все равно была уже пуста.
Прошел не один час, пока Грабеца удалось довезти до дома и сдать на руки сестре, почтенной сухощавой пани. Добродетельная пожилая дама сердито сверкнула на Данияра глазами, приняв его за более выносливого собутыльника, потом переключилась на брата:
- Арсен! Ты опять безбожно пьян!
- Зосенька, не безбожно, а - божественно, - пробормотал Грабец, со счастливой улыбкой сползая по стене. - Люди, понимаешь… Главное - сердце, понимаешь? Знания это только приправа… А сердце это закваска. И оно у нас есть. Оказывается, есть…
- Шли бы вы домой, молодой человек, - недружелюбно сказала пани Софья Данияру. Тот коротко попрощался и вышел. Впрочем, Грабец вряд ли это заметил.
У особняка Азы толпились газетчики, журналисты и просто зеваки. Данияр попытался их перестоять, но не смог. Дозвониться из телефона-автомата на почте тоже не вышло, трубку просто не брали. В общем-то, этого следовало ожидать.
До своего дома он добрался только поздним вечером. В подъезде горел свет, за столом сидела консьержка и смотрела подозрительно, совсем как пани Софья.
- Меня не спрашивала никакая дама? - с надеждой спросил Данияр, надеясь, что к нему могли послать Софи. Консьержка поджала губы, будто ей предлагали принять участие в оргии:
- Дама? Нет, никоим образом!
Данияр устало кивнул и начал подниматься по лестнице на свой второй этаж. Адвокат ляпнул что-то, а он уже размечтался. Ладно, главное - она свободна. Дальше все как-нибудь устроится…
Растворилась во мраке лестница, только перила еще угадывались под рукой. На месте пролета второго этажа стоял на постаменте Бронзовый, стоял в распахнутой шинели, прижав к груди согнутую левую руку. Глаза злобно сверкали из-под сдвинутых бровей. Казалось, металлические губы готовы разомкнуться и выплюнуть какое-то ругательство.
В небе над головой памятника поднялся разноцветный фонтан из сотен звезд. Салют загорался и угасал огненными цветами - раз, другой, третий. А следующая вспышка осветила пустой постамент. Бронзового больше не было.
Видение истаяло, на площадке у окна стоял незнакомый парень, молодой, худой, узкоплечий, в большой нелепой шапке, с поднятым воротником.
- Вы к кому? - спросил на всякий случай Данияр. Нет, конечно, это не за ним. Нет, нет. Лучше и не глупить, и не надеяться.
Парень повернулся к нему, опустил воротник, стащил с головы шапку. Золотистые локоны упали на плечи. Это была Аза.
- Только так вышла из дома, - сказала она немного виноватым тоном. - Народ потихоньку расходится, зато эти, с фотоаппаратами, кажется, жить собрались под окнами. К каждой выходящей из дома служанке кидались со всех ног. Пришлось опять примерить на себя роль Керубино.
Он улыбнулся и кивнул, представив оставшихся с носом газетчиков. Петля, сжимавшая горло с момента ареста Азы, ослабела и исчезла.
И только слова, сказанные ею на последнем свидании, все равно оставались между ними.
- Тебе не будет ничего за самовольный уход?
- Я свободна. Отпечатки привезли по скоростной дороге, сравнили, вынесли оправдательный приговор и привезли мне его домой.
- Больше ничего не сказали?
- Сказали многозначительно: вы же понимаете…
- Что - понимаете?
- Ничего, больше ничего не сказали. А, еще, что я могла бы подать в суд на Таляра за клевету, но он скончался.
- А был ли такой человек вообще?
- Не знаю. Думаю, был. За мной, скорее всего, следили еще со времен бунта Грабеца. Я ведь ему вроде как… помогала. Это я теперь понимаю, что никакая это была не помощь.
- И про космическую машину они… знают? - голос у него все-таки дрогнул.
- Может быть. Хотя мне про нее ничего не говорили, даже не намекали. Наверное, они думали так - влюбленная дурочка готова лететь на Луну за своим кавалером, так пусть она там шею себе сломает. Они боятся не машины и не чудаков-одиночек…
Она сделала паузу и чуть тише произнесла:
- Но машина больше и не нужна. Матарета больше нет. Марк погиб. Это сказал Серато. Так что… ты свободен. Машина не нужна.
- Я понял.
- И можешь уезжать, - теперь у нее совершенно точно дрожал голос, будто она готова была расплакаться.
- Да…
Конечно, она готова расплакаться, репортера-то ее совершенно точно нет… Хотя откуда бы этому Серато наверняка знать? Но спрашивать он не стал, чтобы не растравлять ее рану еще сильней. Просто сказал, чтобы не молчать:
- Теперь снова будешь петь?
Смешно было задавать такой вопрос прославленной певице, но ее это не развеселило и не оскорбило, она прошептала в ответ:
- Не знаю. Не знаю, что теперь петь. А ты уедешь домой?
“А что мне тут делать, смотреть, как ты убиваешься по покойнику?”, - мелькнуло у Данияра в голове, вслух он тоже пробормотал:
- Да, видимо… - и обернулся на дверь собственной квартиры. Предложить ли ей зайти, хотя бы чаю предложить, или она возмутится? Аза подчеркнуто холодно сказала:
- Что же, мне пора. Провожать не надо, в этом костюме я пройду спокойно.
Он посмотрел вслед спускающейся по лестнице фигурке и неожиданно выкрикнул:
- Постой!
Аза резко остановилась и обернулась, будто ждала этих слов.
- Да?
- Мне твой защитник сказал, - запинаясь, пробормотал Данияр. - Что тебя там запугивали… что ты из-за меня согласилась признать вину, хотя была невиновна… Чтобы меня не трогали. Это правда?
Она улыбнулась робко, как, наверное, улыбалась в детстве:
- Не то, чтобы пугали… Но да, сказали, что у вас же на свободе остались небезразличные вам люди… Что мы с тобой часто виделись, и что я не хотела бы, чтобы с тобой что-то случилось.
- И ты?
- Я сказала, что абсолютно все мужчины мне безразличны. Но вину согласилась признать. Мне обещали, что срок дадут минимальный. В общем-то, когда я решилась петь эту песню, я была готова ко всему. Но надеялась, что в тюрьму посадить меня все же не рискнут… домашний арест, какие-то ограничения, ссылка… Иначе я не удержалась бы и захотела полететь на Луну. К Марку. К человеку, которому я не нужна. Но ты меня почти убедил, что я нужна тебе.
- А тогда, на свидании, когда ты говорила, чтобы я уезжал…
- Я хотела, чтобы ты уехал. На родине мог бы свободнее заниматься этой своей наукой. И еще я хотела, чтобы тебя не было на суде. Они вон какой балаган устроили… - голос у нее сорвался и она отвернулась. - Я не хотела, чтобы ты это слушал.
- Ты же могла слушать, - Данияр обнял ее за плечи, и она не отстранилась. - Значит, и я мог. Вот что, уже темно. Либо сейчас я отвезу тебя домой на такси, либо…
- Там эти газетчики. Вот они обрадуются.
- Значит, пойдем ко мне домой. Хочешь, я устрою тебя там, а сам переночую в гостинице?
- Не глупи…
Он взял ее за руку, переплетая ее пальцы со своими. Прикосновения, которые нельзя перевести во что-то большее, недоговорив, потому что это серьезней, чем все, что было в жизни у него, - и у нее.
- Знаешь, был один человек. Он много твердил мне о любви. Но когда он был мне нужен, когда я совершила огромную ошибку, когда мне надо было, чтобы хоть кто-то меня поддержал, он отвернулся и ушел. Просто ушел…
- Я не уйду.
- И Марк улетел. Ему это было нужно - полет и небо. А не я. А ты… ты же мечтал вернуться домой.
- Я не улечу. И если уеду, то только вместе с тобой.
- Даже если корабль достроишь?
- Даже если Земля взорвется. Я понимаю, что с Марком Северином сравнения я не выдерживаю…
- Ты неисправим… Будешь ревновать меня к нему вечно?
- Если скажу, что не буду, ты не поверишь. Но я постараюсь.
- И к Серато будешь? Я ведь действительно ударила его ножом, он выжил только чудом… Не боишься?
- Хорошо, что предупредила, я буду начеку. Захочешь ударить ножом меня, перехвачу тебя за руку.
- Господи, если бы я не знала, какой ты зануда, я бы решила, что ты шутишь!
- А я не шучу.
_____________________________________________________________________________