«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства»[41].
Истребление индейского населения в Америке потребовало притока новых подневольных тружеников, приспособленных для работы на плантациях и в рудниках. Таких можно было найти в Африке, и притом задешево— за алкоголь, недорогие ткани и украшения, а то и вовсе обманом и принуждением.
Для удовлетворения растущего спроса на «черную слоновую кость» потребовалась, разумеется, более совершенная «методика» ее добычи. Уже недостаточно было просто заманивать доверчивых жителей побережья на борт кораблей или торговаться с их вождями из-за «всего-навсего небольших партий живого товара». Теперь приходилась предпринимать поистине разбойничьи набеги на негритянские деревни, предваряемые тщательной разведкой; случайная добыча сменилась планомерной, хитрость — насилием.
Португальцы, однако, предоставляли самим африканцам заниматься добычей рабов. Они заключали договоры с вождями прибрежных народов, и в обмен на «плоды цивилизации» вождь либо продавал собственных подданных, либо объявлял войну соседям, совершая на них разбойничьи набеги или просто шантажируя их. «Так африканцы стали кузнецами собственного упадка лишь ради рабовладельческих устремлений европейцев», — пишет по этому поводу Жан Сюре-Каналь.
Рабовладение существовало тогда во многих районах Африки, историческое развитие которых находилось на переходной стадии от завершающей фазы первобытно-общинного строя к раннеклассовому обществу. Однако такое рабовладение носило по преимуществу патриархальный характер, то есть в повседневной жизни раб не слишком отличался от прочих людей. Рабы жили в большой семье их владельца или же в обособленных поселениях. У рабов, разумеется, не было права голоса при решении каких-либо вопросов. Правда, у многих африканских народов общественное положение раба во втором поколении улучшалось, а внуки раба (особенно если один из родителей был «свободным» могли уже быть уравнены в правах со «свободными».
Однако до тех пор никогда еще рабы не становились «товаром массового спроса» в заморской торговле, не использовались в качестве столь желанной для европейцев «туземной валюты». Рабовладение переродилось в работорговлю, которая стала определяющим жизненным фактором, оно превратилось в жестокую, бесчеловечную куплю-продажу рабочей силы.
В 1518 году португальское судно пересекло Атлантический океан, доставив партию рабов из Африки в Америку, а через двадцать лет — в заново открытую к тому времени Бразилию. На обратном пути темные трюмы были уже загружены тысячами мешков с сахаром и бочками рома. Продажа этого товара в Европе приносила, в свою очередь, колоссальные барыши — на вырученные деньги можно было по довольно низкой цене вновь купить рабов для исключительно тяжелой работы на плантациях сахарного тростника в Бразилии или на фабриках по перегонке рома.
Доминиканский монах испанец Бартоломе Лас Касас участвовал в борьбе за спасение индейцев Южной Америки. Но жизнь краснокожих он спасал, к сожалению, ценой жизни чернокожих: выступал он за отмену принудительных работ индейцев, но за ввоз рабов-негров — и превратился, таким образом, в одного из апологетов работорговли!
Доходной торговлей рабами тем временем уже стали заниматься не только португальцы. В 1494 году договор между Испанией и Португалией позволил разделить сферы влияния этих двух стран в Западном полушарии (так называемый Тордесильясский договор 1494 года). Кроме того, французские пиратские корабли начали отнимать добычу в открытом море у кораблей испанского и португальского флотов, да и Англия, опоздавшая к началу крупных торговых операций, осуществляла санкционированные самой королевой Елизаветой I каперские, пиратские акции, приносившие большие барыши — ими руководили такие люди, как Дж. Хокинс, Уолтер Рэли и Фрэнсис Дрейк. В октябре 1562 года Хоскинс увез 400 рабов с побережья Гвинеи, а через год он же пиратски напал на португальские корабли и отобрал всех бывших там невольников. Корабль этого мореплавателя-христианина назывался «Иисус из Любека».
За двести лет работорговли Англия восполнила свое первоначальное упущение, продав наибольшее число рабов. С 1772 по 1779 год некий англичанин Кларксон насчитал только в порту Ливерпуля 403 невольничьих судна, отправлявшихся в Западную Африку. А за сто лет до него уже возникла «Королевская африканская компания» — дабы снабжать колонии рабами. В соответствии с Утрехтским миром 1713 года Англия, в борьбе за лучшие невольничьи угодья, получила сроком на 33 года так называемое асьенто (контракт о поставке установленного числа рабов из испанских колоний). Гак, подобно коршунам или гиенам, почуявшим крупную добычу, вокруг Африки стали собираться и другие: датчане, голландцы и даже некий германский курфюрст, на мачте корабля которого «гордо реял боевой штандарт герцогства Бранденбургского». В 1683 году на побережье Гвинеи была заложена крепость Гросс-Фридрихсбург, вошедшая в цепь возникших торговых факторий, которые со временем превратились в настоящие форты, вооруженные тяжелыми орудиями; за их стенами обследовался и «хранился» перед отправкой через Атлантику «черный товар». Отбирали для этого путешествия далеко не каждого, поскольку лишь самые здоровые и сильные люди могли выжить во время транспортировки, а, кроме того, страховое общество ничего не выплачивало владельцу за «ненасильственную» смерть невольника…
В книге Жана Барбо[42] говорится: «Кого признавали здоровыми и пригодными для продажи, тех готовили к отправке… На груди у отобранных невольников раскаленным докрасна железом ставили клеймо французских, английских или голландских фирм, чтобы каждый мог опознать свою собственность, а торговцы не подменили бы этих невольников на других, похуже. При этом старались женщин, как более нежных созданий, прижигать не слишком сильно».
Но даже из этих «отборных» рабов немногие добирались до чужого им Нового Света. Они умирали в душных трюмах невольничьих судов, закованные в цепи, окруженные своими товарищами по несчастью, или же их, отмеченных печатью смерти, без лишних церемоний выбрасывали заживо в море. Правда, такие потери принимали в расчет заранее. Доходы от этого все равно не уменьшались — продажа одного невольника давала сумму, в десять-пятнадцать раз большую, чем в Африке. Но если невольник и выдерживал транспортировку через океан, смерть все равно настигала его уже через несколько лет.
«Треть негров, привезенных с побережья Гвинеи, обычно умирает уже в первые три года жизни в колонии, хотя срок трудовой деятельности остальных в стране, куда их привезли, все равно никак не больше пятнадцати лет», — писал Гастон-Мартен.
Однако на каждого из этих несчастных приходился по меньшей мере еще один, кто или умирал в опустошаемых родных местах: женщины, дети, дряхлые старики, или был убит при нападении, или же умирал от истощения при транспортировке, а кого до смерти забили палками надсмотрщики. Виноваты были в этом, разумеется, не европейцы, упаси господи: просто, как писал М. Зелл, это было «для недоразвитых черных народов… вместе и страшным несчастьем, и следствием их отсталости и неспособности к прогрессу…»
С приходом португальцев в Восточную Африку там также начался процесс культурного и экономического угасания. Великий триумф географических открытий и здесь, как это не раз бывало, был оплачен теми, кого «открыли» европейцы. 20 ноября 1497 года два трехмачтовика «Сан-Рафаэл» и «Сан-Габриел» вместе с торговым судном под командованием Васко да Гамы обогнули мыс Доброй Надежды. Португальские каравеллы бросили якоря в устье реки Замбези в Мозамбикском проливе — бок о бок с арабскими торговыми барками-дау, нагруженными драгоценными камнями и. пряностями. Мореплаватели-европейцы впервые вошли в непосредственный контакт с могучими торговыми империями Восточного побережья Африки.
42
Имеется в виду книга французского купца-гугенота Ж. Барбо «Description of the Coasts of North and South Guinea and of Ethiopia Interior, Vulgarly Angola…», вышедшая в свет в 1746 г. —