Поначалу чужеземцы удостоились подобающего торжественного приема, но уже вскоре интересы сторон столкнулись. Арабские купцы осознали опасность, угрожавшую их торговым операциям, тем более что пушки португальских кораблей время от времени напоминали им о значимости этого момента для истории Африки.
Второе появление Васко да Гамы на восточном побережье в 1502 году послужило окончательному утверждению здесь власти Португалии, поскольку предшествовавшая этому экспедиция Педру Алвариша Кабрала вновь столкнулась с сопротивлением на Восточном побережье Африки и в Ост-Индии. Теперь пушкам предстояло решить, кто будет господствовать в Индийском океане.
Флотилия из тринадцати тяжеловооруженных судов завоевала богатые города — Мозамбик и Килву (Килоа), захватила суда арабских торговцев-мореплавателей, между делом пустила ко дну корабль, шедший с паломниками в Мекку, и под конец продырявила весь арабский флот султана-мамлюка[43]. Последующие военные предприятия португальцев окончательно уничтожили арабскую торговлю. Пиратские набеги, тяжелая дань, грабежи и разрушения полностью опустошили богатые прибрежные города — Момбасу, Килву (Килоа), Занзибар и Софалу, в которых, как считается, торговые традиции зародились еще в начале нашей эры.
Названные города-государства и торговые центры обладали несметными сокровищами. Только Килва считалась одним из самых богатых городов в мире — здесь, в конечном пункте караванного пути из внутренних районов, долгое время был самый значительный порт Восточной Африки. При раскопках в XX веке здесь обнаружили первые отчеканенные в этом городе монеты, фарфоровые и стеклянные изделия из Китая и Персии. Письменные свидетельства превозносят красоту существовавшего некогда города, а остатки былых сооружений, тщательно раскопанные археологами, вызывают изумление у любого, кто повидал их. Персы, арабы, индийцы, смешавшись с местным населением (по большей части бантуязычным), создали за много столетий своеобразное афро-арабское лицо этого города и вообще всего восточного побережья.
Как и во всех султанатах на берегах Индийского океана, рабовладение было естественным элементом государственной организации. Рабы трудились на плантациях, в домах своих повелителей и на строительстве городских сооружений. Рабов, подобно таким товарам, как золото, железо, слоновая кость, черепаховый панцырь, вывозили в дальние края — вплоть до Южной Аравии, Индии, на остров Ява. Однако торговля рабами как «производительной силой» не принимала здесь прежде таких форм, что сделали катастрофической ситуацию на западном побережье Африки. А. Бруншвиг пишет в этой связи: «Какое бы значение ни имела торговля рабами в былые времена в Азии или же по всей Сахаре, все равно при сравнении с непрерывным и постоянным потоком, который уносил африканцев в Америку в течение трех столетий, она предстает не чем иным, как незначительным оттоком населения».
К середине XVII века арабы и суахили вновь обрели влияние на восточном побережье Африки. В 1700 году они в союзе с арабами-мусульманами из Маскатского султаната в Омане наконец изгнали португальцев из их поселений. В 1730 году султан Маската взял приступом Занзибар, а в 1752 году Португалии пришлось отказаться от всех своих владений севернее мыса Дельгадо (невдалеке от нынешней границы между Танзанией и Мозамбиком).
На побережье возникли теперь арабские города-государства, в частности, Килва вновь стала играть большую роль, хотя все это никак нельзя было сравнить со временем ее расцвета в XIII веке. Однако город укрепил свою мощь за счет народов банту во внутренних районах Африки: Килва стала одним из главных пунктов работорговли. Этот город на коралловом острове привлекал к себе арабские караваны с рабами, следовавшие традиционными торговыми путями из глубин континента. Купцы и работорговцы проникали далеко — в район больших озер Восточной и Центральной Африки до реки Луалабы[44] и от бассейна реки Конго до Арувими. Там бесчинствовали, убивали и грабили население вооруженные до зубов банды Тпппо-Типа, Килонга-Лонга и других печально известных работорговцев. Во времена правления занзибарского султана Сейида Саида[45] торговля невольниками расцвела пышным цветом, поскольку для его постоянно расширявшихся плантаций гвоздичных деревьев требовались тысячи дешевых рабочих рук. Но затем Занзибар обогнал Килву — теперь к нему пришла печальная слава самого крупного рынка рабов и слоновой кости во всей Африке. От 40 до 60 тысяч несчастных ежегодно начинали свое путешествие, большей частью из Багамойо, отправной точки невольничьего маршрута в Конго, на рынок рабов на острове Занзибар, откуда их в основном развозили по просторам Индийского океана. Так, после прихода португальцев в конце концов и на восточном побережье Африки за несколько веков произошли коренные изменения. К тому же разрушение древних, традиционных арабо-африканско-азиатских торговых связей между внутренними районами Африки при посредничестве городов на побережье с регионом Индийского океана все больше смещало центр тяжести в сторону торговли невольниками. После португальцев и голландцев «в права наследования» вступили арабские и суахилийские землевладельцы и торговцы невольниками. И рабство, прежде чем его отменили законодательным порядком в конце прошлого века, долго было отличительной чертой султаната Занзибар.
Двенадцать невольников за одного коня
«При всей низости и недостойности их (европейских работорговцев. — К.-Х. Б.) действий нельзя не признать их выдающиеся достижения. Существовали субтропические и тропические страны с необозримыми экономическими возможностями. Их требовалось освоить. В том климате европейцы никак не могли бы трудиться, не было у них и нужного количества рабочей силы. Потому европейцы и принудили заняться этим трудом индейцев, но в особенности негров. Но как бы далеко они ни заходили, как бы ни нарушали законы и нравы, факт остается фактом: они преследовали великую цель. Они служили прогрессу человечества» (Зелл).
Но сколь «далеко заходили» европейцы, описано в бесчисленных свидетельствах очевидцев, в публикациях, нередко весьма неприятных для правительств, которых это непосредственно касалось.
А что касается «прогресса человечества», то речь, разумеется шла лишь о «культурных европейских народах», извлекавших непосредственную пользу из присвоения африканских производительных сил. И если, к примеру, английское правительство утверждало, что «торговля неграми составляет основной источник богатства Великобритании» (цитируем по Л. Брентано), то имелись в виду как невиданные доходы от плантаций сахарного тростника, от фабрик по производству рома и от золотых рудников Америки, где работали невольники, так и непосредственно колоссальные доходы от существования невольничьих бирж в Бристоле, Ливерпуле, Лондоне и других портах страны.
Торговля «черной слоновой костью» приносила огромные барыши. Перевозка 850 невольников давала, к примеру, около 37 тысяч фунтов стерлингов чистого дохода. В 1850 году в американском штате Виргиния за одного раба платили более тысячи долларов. В Африке же этот «товар» стоил смехотворно мало: в Гамбии — за старого коня отдавали двенадцать невольников, а в Конго охотники за людьми приравнивали к жизням двадцати двух (!) рабов… одну жирную собаку! Цены определялись, естественно, и расстоянием, на которое приходилось транспортировать «товар», и риском всего предприятия. Невольник с берегов озера Танганьика, молодой и сильный, приобретенный там за десять марок, на побережье приносил уже 50 марок чистого дохода, на невольничьем рынке в Занзибаре — до 200 марок, а если он живым попадал на берег Персидского залива, то — ни много ни мало 390 марок! Если же этот несчастный стал невольником в голодный год, его уже можно было купить всего за «несколько мер зерна» (мерой служила шляпа!), однако и доход он приносил гораздо меньший, поскольку «каждый владелец невольников старался в такой год сбыть товар, даже по низким ценам… и тогда невольничьи рынки побережья были переполнены, а цены падали — подобно акциям военных предприятий во время мирных переговоров» (Франц Мюллер).
43
Имеется в виду мамлюкский султан Египта ал-Ашраф Каисух ал-Гаури (1501–1517). С 1250 г. правителями Египта были военные лидеры из рабов —
45
Сейид беи Саид (1804–1856) в 1840 г. перенес столицу Маскатского султаната в Занзибар, положив тем самым начало самостоятельному Занзибарскому султанату. —