Хёйглин еще до наступления сезона дождей намеревался пройти по Джуру и Понго, он хотел провести сезон дождей «среди жестоких хвостатых ньям-ньям», оказавшихся на поверку «довольно цивилизованными, мирными существами», а дальше добраться до самого озера Чад. С огромными трудностями, которые создавали хартумские торговцы, не желавшие, чтобы «посетили «их владения», где они хозяйничали без зазрения совести», начался поход во внутренние области. Из-за повальных грабежей и убийств, совершаемых жившими в зерибах наемниками, жители окрестностей Эль-Газаль вели себя крайне агрессивно, и это, конечно же, мешало путешественникам. Хёйглин замечал по этому поводу:
«Если при таких обстоятельствах и при существующей системе грабежей и убийств эти бедняги либо стараются избежать встречи с караваном, либо же нападают на него, они не так уж и неправы, хотя страдают от этого одни безобидные путешественники, тогда как так называемые «команды» выступают против туземцев сплоченно и малейший повод со стороны последних используется для проведения прибыльного грабительского налета «газва».
По равнинной местности Каба с отдельными группами растений, кое-где усеянной грандиозными колониями грибообразных термитников, экспедиция добралась в страну народа джур, где они жили бок о бок с динка. (Питрик первым дал весьма образное описание джур.) Хёйглин смог также еще переправиться через реку Джур и дойти до горного массива Косанга (в области Вау, в верховьях Понго), где жили бонго (дор). Изводимый нескончаемыми стычками с владельцами зериб, от которых экспедиция крайне зависела, ослабленный лихорадкой и дизентерией («Все больны и страдают, и я опасаюсь, как бы с нашей потерявшей управление командой не случилось худшего»), Хёйглин, переживший также смерть и матери г-жи Тинне, и Штёйднера, и Шуберта, вернулся вместе с остальными членами экспедиции («последние гнилые остатки путешествовавших») в Мешру, а затем и в Хартум. Судьба уготовила печальную участь также и обеим голландским дамам. Тетка Александрины Тинне умерла сразу по возвращении в Хартум. Саму же фрейлейн Тинне убили туареги, сопровождавшие ее во время путешествия в 1869 году в Борну, откуда она собиралась добраться до Нила.
Но если многие из участников этой экспедиции умерли, то научный материал в целом благодаря наблюдениям Хёйглина оказался великолепным. Особенно следует отметить богатейшие ботанические и зоологические коллекции, а также описания племен джур и бонго. Еще накануне этой экспедиции Хёйглин записал у себя в дневнике: «Там, вблизи Джура, по моему твердому убеждению, находится брешь, или ворота, через которые можно попасть далеко в глубь страны».
Но лишь Швейнфурту посчастливилось доказать правильность этого утверждения.
В сердце Африки
Швейнфурт, прославившийся своими путешествиями по А. фрике, оказался лицом к лицу с грандиозной задачей, когда в 1869 году, после Пьяджа и Хёйглина, он добрался до болотистых районов Эль-Газаль. Берлинская Академия наук выделила ему большие средства из фонда Гумбольдта, предназначавшегося для исследования природы и для путешествий, — при этом принимались во внимание как его научные данные, так и наличие одобренного плана исследований. Снабженный множеством официальных рекомендательных писем, Швейнфурт собирался уже в самом начале путешествия присоединиться к хартумским торговцам слоновой костью. Ему было известно, что на Верхнем Ниле авторитет египетского правительства, равно как и ценность выданных им бумаг, практически ничего не стоят: во всех владениях и на всех дорогах распоряжались купцы, а значит, от них зависело количество носильщиков и продовольствия. Путешественник был препоручен хартумскому торговцу слоновой костью по имени Гаттас — сам губернатор возложил на того ответственность за жизнь и имущество Швейнфурта. Однако наибольшее значение для успеха всего предприятия имела встреча с Мухаммедом Абд-эс-Саматом. Этот нубиец, купец и владелец барки, по словам Швейнфурта, был исключением среди дельцов, орудовавших на Верхнем Ниле — ведь все они враждебно относились к путешествовавшим в этих местах ученым. Он неизменно проявлял заботу о безопасности Швейнфурта, снабжал его всем необходимым, всячески поддерживал и помог ему добраться до наименее исследованного района Африки, где находился водораздел Конго и Нила.
Тяжело груженные барки плыли вверх по Нилу, подгоняемые сильным северным ветром, обычно дующим здесь между декабрем и февралем и создающим благоприятные условия для плавания вверх по реке. Берега уже тогда частично обезлесели — заросли акациевого дерева «зунт» свели в связи с потребностью в корабельном лесе. Правда, намного больше лесов исчезло впоследствии в ненасытном чреве топок первых пароходов. Если Швейнфурт писал еще о «практически неисчерпаемом запасе превосходного горючего материала на этих берегах», то с развитием пароходства леса быстро сошли на нет — из-за созданных в большом количестве лесозаготовительных пунктов. Даже англичане, дальновидные, казалось бы, люди, не подумали о восстановлении лесных запасов, и в результате нехватка леса приводила порой к настоящим гонкам, которые устраивали пароходы, чтобы первыми добраться до топливных складов.
25 марта 1869 года, до начала дождливого сезона, когда путешествовать становится невозможно, экспедиция Швейнфурта отправилась из Мешры к главной зерибе Гаттаса. Подобно гигантскому червяку, извивался по болотистой местности, растянувшись на много километров, караван из пятисот человек — впереди несли святое знамя ислама, охраняемое двумястами ружьями от возможного нападения живущих в этой местности динка. Все грузы покачивались на головах носильщиков, поскольку в этих широтах человек — единственно возможное средство их транспортировки: лошади, ослы, верблюды и волы рано или поздно становились жертвами мухи цеце.
Зериба Гаттаса оказалась значительным скоплением хижин, построенных так, как принято у динка: центральная часть окружена высоким частоколом. Вокруг селения расстилались обширные поля, где выращивали сорго, маниок, дыни и плоды бамия[100]; их обрабатывали насильно переселенные сюда динка — в результате эти поля в основном удовлетворяли потребности в продовольствии примерно для тысячи жителей зерибы.
После того как Брён-Ролле и Мальзак открыли эти места, прилегающие к Эль-Газаль, богатые слоновой костью, немало хартумских торговцев и спекулянтов — как «турок», так и европейцев, последовало за ними. Они сделали свои фактории складами слоновой кости, боеприпасов, продовольствия, товаров для меновой торговли, а впоследствии и рабов. При этом о судьбе местного населения никто и не думал. Вождей ставили в полную зависимость от купцов, а остальных принуждали отдавать белым продукты и служить носильщиками.
Хозяином в зерибе был управляющий, опиравшийся на подкупленных лиц из числа местного населения. Он же мог сместить старейшину в селении, если тот отказывался подчиниться его приказаниям. Он же произвольно устанавливал размер дани и назначал на работы. Со временем даже выработалось своего рода «зерибное право», которое по возможности соблюдалось всеми соперниками, дабы не допускать вооруженных столкновений, имевших тяжелые последствия — разумеется, отражалось все это в первую очередь на местном населении. Территория страны оказалась поделена между владельцами зериб, и каждый из них претендовал на определенную местность, считая ее своим «владением». Там он и предпринимал свои грабительские вылазки. Дороги, ведущие в глубь страны, можно было использовать лишь с разрешения владельцев зериб. Соответственно практически лишь «владельцы» конкретных территорий могли осваивать новые рынки в глубинных районах — остальным же приходилось уважать право такого «феодала» на эти рынки.
Каждый год управляющие зерибамн совершали разбойничьи набеги на скотоводческие хозяйства динка, которые не дали себя поработить в отличие от своих соседей — джур, бонго и митту. Но и здесь каждая зериба ревниво охраняла свое «право на угон скота!» Вот как Швейнфурт описал события, происшедшие после того, как на заре был окружен мурах, где, по его оценкам, в одном загоне было согнано до трех тысяч голов скота: «Вдруг поднялась невероятная суматоха, и, боясь попасть друг другу по ногам (а именно таков обычный итог их стрелкового мастерства), солдаты огласили воздух звуками нескончаемой, бесцельной пальбы — с целью напугать осажденных. Этого обычно достаточно, чтобы нагнать страху на туземцев, и те уже рады воспользоваться проходом, который осаждающие милостиво оставляют специально для них. У динка, если только их никто не предупредил заранее, вместе со стадами находится лишь столько работников, сколько требуется для ухода за скотом. Женщины и дети живут в хижинах вдали отсюда и редко попадают в руки разбойников».
100
Бамия