На этот раз у реки Тондж Гаттасу досталась незначительная добыча—40 голов скота, а ведь за год до того его людям удалось захватить до 8 тысяч голов! Но тут динка сумели вовремя уйти в недоступные болота вместе со стадом и с членами своих семей. Гаттасу пришлось под насмешки окружающих покупать награбленный скот в других зерибах. На год нужно было примерно 2000 голов скота — чтобы прокормить всю эту разношерстную компанию, отребье, собравшееся в зерибе.
«Гнусные пособники, сводники и укрыватели краденого в этой преступной торговле — это джелябы, профессиональные работорговцы, которые находят себе приют в любой зерибе, и, подобно ленивым трутням, питающимся тем, что добыто в поте лица другими, они потребляют на правах сотрапезников все, что отнято у негров. Торгуют эти джелябы хлопчатобумажными изделиями, мылом, красными фесками, ружьями, зеркальцами, сушеными луковицами, медными кольцами и бисером, изречениями из корана и амулетами, а то — рабами и рабынями, молодыми и старыми, и, наконец, скотом, козами и овцами — короче, всем, в зависимости от предоставившегося случая».
Уже давно похищение людей и торговля рабами стали здесь самым доходным делом. Хотя нередко каждой зерибе «принадлежала» территория площадью до 200 квадратных миль, доход от реализации слоновой кости все больше и больше отставал от затрат на ее приобретение: ведь вознаграждение за труд охотников, плата за перевозку слоновой кости в Хартум и содержание зериб, а также постройка новых поглощали неимоверные средства. Торговцам, жившим только с доходов от скупки слоновой кости у населения или зависевшим от все более усложнявшейся охоты на слонов, вскоре пришлось уйти из этих областей, они не выдержали конкуренции со стороны тех, кто не гнушался ни кражей скота, пи главным образом торговлей рабами, которая оправдывала себя с точки зрения доходов.
Внутри зерном раб также считался средством платежа. В интересах своего хозяина управляющий зерибы платил солдатам уже не деньгами, а захваченными рабами, которых те, в свою очередь, с прибылью продавали джелябам. Вырученные деньги затем через посредство товаров, приобретенных в зерибе, возвращались в руки ее хозяина. В 1863 году Хёйглин сообщал: «Мзда 166 участникам отрядов в зерибах очень возросла, а ведь есть такие торговцы, которые содержат на службе до трехсот «солдат» и слуг. Им, однако, вовсе не платят деньгами или же платят очень редко, но зато хозяин отдает им рабов и товары для меновой торговли, которую они вольны вести в небольшом объеме по своему усмотрению; он же продает им одежду, украшения для рабынь, табак, башмаки, фески, водку, соль, рис, кофе и тому подобное — и все по совершенно невероятным ценам и в кредит, причем чем больше, тем это выгоднее для предпринимателя: когда приходит время расчета за год, солдат обычно остается в очень большом долгу перед своим патроном и практически вынужден оставаться служить тому еще сезон».
Такие условия не могли, естественно, не привести к глубоким изменениям в социальной структуре отдельных племен. Так оно и случилось в районе вокруг зерибы Гаттаса, к юго-востоку от Вау, в пограничном районе между народами бонго, джур и динка. Если во главе последних стоял вождь и они смогли оказать нубийцам ожесточенное сопротивление, то эти непрошенные гости без особого труда сумели разбить земли бонго на зерибы и подчинить себе народ: ведь одиночное сопротивление легко можно сломить. Подобная судьба постигла и соседние народы джур, митту и другие. Затем началось массовое бегство населения из этих мест, так что численность его сократилась здесь почти на две трети. Этот процесс миграции народов и даже их полная ликвидация, хотя это и было вызвано появлением здесь европейцев и арабов, служил обоснованием тезиса о неспособности местных народов к самостоятельному управлению; впоследствии он использовался для претворения в жизнь колонизаторских планов.
Хёйглин и Швейнфурт дали подробные описания народов этого региона. О джур, которые, как и шиллуки, принадлежат к северным луо, они сообщали, что те жили исключительно за счет мотыжного земледелия и лишь немногие из африканцев имели кур и коз. Хотя динка презрительно называли их «джур» (это означает «дикие» — сами же джур называли себя «луо»), что указывало на отсутствие у них больших стад крупного рогатого скота, тем не менее пастухи-динка в известной степени зависели от них. Во многих местах на поверхности, в скапливавшемся красноземе были сильные вкрапления бурого железняка, который джур добывали в ямах глубиной до трех — пяти метров. Давняя традиция получения железа в простейших глиняных печах, передававшаяся из поколения в поколение, принесла джурам славу прекрасных кузнецов. Динка получали от них наконечники копий и небольшие лопаты — и для непосредственного использования, и в качестве своеобразных денег; они имели широкое хождение у нилотов Верхнего Нила. Но теперь требовалось ежегодно поставлять определенное количество этих изделий и владельцам зериб.
Высшего совершенства достигло кузнечное искусство у бонго. Печь была снабжена воздуходувным мехом, однако отжиг древесного угля на костре и дальнейшее его использование для раскаливания печи были кузнецам-бонго так же неизвестны, как и кузнецам-джур. Хёйглин подробно описал применяемый ими процесс получения железа: «Кузнечным ремеслом они начинают заниматься обычно уже после окончания полевых работ. Во всей стране земля богата рудой; работники, занимающиеся выплавкой железа, в первую очередь собирают на поверхности те кусочки железистой глины, которые полая вода несколько отмыла от земли: их можно найти в низинах, заводях, на отмелях, куда река приносит их вместе с перегноем и обычной глиной. Такие куски железистой глины обычно имеют округлую форму величиной с яйцо или с горошину.
Способ получения железа сам по себе довольно прост, примерно такой же, как у каталанских кузнецов в Испании. В земле выкапывают яму глубиной 2–3 фута и диаметром 2 фута, обмазывают глиной и дают ей высохнуть. Потом кузнец наполняет яму углем из дерева твердой породы, предварительно обожженного в другой глиняной яме, а сверху, на очищенную руду, он кладет добавки — известняк или кварц, которых, кстати, в этих местах вообще нет. Над очагом, если так можно назвать эту яму, устанавливают горн высотой 3–5 футов в виде раструба, также сделанного из обожженной глины. В печи от 4 до 6 наклонных, специально проделанных отверстий, куда вводят глиняные трубки, или фурмы. После того как горн установлен над печью и глина, которой промазан шов, высохла, снизу разводят огонь. На каждой фильере укреплен кожаный мешок, служащий вроде меха..
Примерно за час все, что положено в яму, эта своего рода «шихта», сгорает, и на дне ямы остается железо, несколько загрязненное шлаками и прочими примесями, его затем куют на каменной или железной наковальне и превращают в круглые диски, уже описанные нами «мело», или же в копья. Часто, однако, железо получается не чистым, содержит еще слишком много углерода. В этом случае, особенно когда требуется изготовить более тонкие изделия, делают что-то вроде восстановления (обезуглероживания). Это осуществляется в яме менее глубокой, меньшей по размеру и без горна.
В этой восстановительной печи тоже есть две расположенные друг против друга двойные фурмы, наклоненные несколько к центру очага. Железо, которое надлежит восстановить, обкладывают со всех сторон углем, разводят огонь и с помощью ручного меха создают постоянный ровный приток воздуха — и так до тех пор, пока не произойдет обезуглероживание и железо не начнет плавиться. Количество ковкого железа, получаемое зараз, по весу не больше нескольких фунтов, ведь в руде содержится едва ли больше 15–18 процентов металла. Продукт сам по себе весьма красноломкий, но работа производится тем не менее весьма чисто».