Выбрать главу

Наиболее близкими «родственниками» русского глагола ковать (за пределами славянских языков) являются литовское слово kauti [кáути] ‘бить, рубить, разить’ и немецкое hauen [хáуен] ‘бить, рубить, косить (траву)’. Эти соответствия говорят о том, что древний глагол со значением ‘бить’ семантически развивался в двух направлениях: 1) ‘бить’ → ‘рубить, резать’ (литовский и немецкий языки); 2) ‘бить’ → ‘ударять (молотом)’ → ‘ковать’ (русский и другие славянские языки).

Поскольку ковка металлов — явление сравнительно позднее в истории человеческого общества, можно предполагать, что значение ‘рубить, резать’ у рассматриваемого глагола было более древним, чем значение ‘ковать’. Следы этого более древнего значения и сохранились в русском языке в виде слов ковалок, кавалок и оковалок ‘кусок, отрезок, вырезка (мяса)’.

Таким образом, оковалок, действительно, происходит от слова ковать, но только не в его современном, а в более древнем значении ‘рубить, резать’. И опять-таки при установлении этимологии слова оковалок решающую роль сыграло привлечение материала родственных индоевропейских языков, без которого семантическая связь этого слова с глаголом ковать оставалась бы неясной[59].

Пшено, пест и пихать

На первый взгляд может показаться, что у приведённых слов, кроме начального п-, нет между собой ничего общего. И гласные, и согласные у этих слов не одинаковы. Но тем не менее именно сопоставление со словами пест и пихать позволило учёным установить этимологию слова пшено.

Правда, для этого им пришлось сначала 1) восстановить древнейшую форму перечисленных слов и 2) привлечь к анализу материал родственных языков.

Слова пихать и пшено в древнерусском языке засвидетельствованы в формах пьхати и пьшено, Корень в этих словах выступает с чередующимися согласными х(пьх-) и ш(пьш-). То же самое чередованиех/ш можно обнаружить, например, в случаях: пух — пушок, дух — душа, петух — петушиный и т. п. Следовательно, с фонетической точки зрения, слова пьхати и пьшено вполне сопоставимы одно с другим. Звук ш в слове пьшено явился следствием смягчения более древнего х. Однако и самый звук х нередко представляет собой в славянских языках результат фонетического изменения s [с] → ch [х]. Об этом можно судить на основании следующих соответствий:

Литовский язык Древнерусский язык sau-s-as [сáусас] су-х-ъ ‘сухой’ blu-s-a [блусá] блъ-х-а ‘блоха’ mu-s-ė [мýсе:] му-х-а ‘муха’ pai-s-au [пайcáу] пь-х-аю ‘толку’

Последнее сопоставление позволяет выделить у слов пьхати и пьшено древний корень *pis- ‘толочь’. С иным гласным можно обнаружить тот же самый корень в слове пест (в древнерусском языке: пhстъ) ‘толкач, толкушка’.

Следовательно, пьшено было образовано от той же основы, что и глагол пьхати ‘толочь’, и имело буквальное значение ‘толчёное (зерно)’. Позднее слово пшено приобрело значение ‘крупа из проса’. В словообразовательном и отчасти в семантическом плане слово пьшено относится к пьх(ати) так же, как толокно — к толочь или как древнегреческое ptisanē [птисáне:] ‘очищенный ячмень’ — к ptissō [птúссо:] ‘толку, размалываю’.

Таким образом, и здесь — уже в который раз! — фонетический, словообразовательный и семантический анализ, связанный с этимологией слова пшено, постоянно опирался на материал родственных индоевропейских языков. Можно определенно сказать, что без привлечения этого материала учёным не удалось бы столь убедительно решить вопрос об этимологии слова пшено, как это не удалось бы сделать и при установлении целого ряда других этимологий.

Дружеская помощь

Особенно большую пользу при этимологизировании русских слов может принести языковеду знание литовского языка, поскольку из всех индоевропейских языков именно литовский (как и латышский) наиболее близок к славянским языкам. На значение литовского языка для славянского языкознания ещё в середине XIX века указывал выдающийся русский славист А. Ф. Гильфердинг.

«Без литовского языка, — писал он, — научное исследование славянского невозможно, немыслимо, и одна из главнейших причин тех ошибок, в которые впадали некоторые наши учёные, рассуждавшие о законах и свойствах славянской речи, состоит именно в том, что они не брали в соображение фактов, представляемых языком литовским»[60].