Когда Соломон Гейне, обещавший поэту закрепить за ним ренту, умер, не сделав этого в своем завещании, его наследник в течение нескольких лет отказывал Гейне в каком бы то ни было денежном пособии. Только в результате глубокого унижения Гейне добился "милости" получать опять ежегодную ренту и закрепить половину ее после своей смерти за своей женой. По поводу "примирения" со своим богатым двоюродным братом Карлом бедный Гейне писал в своем завещании следующее: "Да, oн обнаружил здесь снова все благородство своего характера, всю свою любовь, и когда он в залог своего торжественного обещания протянул мне руку, то я прижал ее к своим губам, настолько глубоко я был потрясен; и до чего же он похож был в этот момент на своего покойного отца, моего бедного дядю, которому я так часто в детстве целовал руку, когда он делал мне что-нибудь приятное!" К этому унизительному акту торжественного примирения существует поэтический комментарий самого Гейне, в котором, разумеется, не называется имя Карла:
Сетуй, жалуйся ты, сердце, Если в этом есть отрада, Но о нем — о нем ни слова… Вспоминать его не надо! Вспоминать о нем не надо — В песнях, в книгах… В царстве мрака, В смрадной яме, мною проклят, Пусть гниет он, как собака.Ценой "семейного великодушия" явилось уничтожение мемуаров Гейне. Это произведение, которому он в течение всей своей жизни придавал величайшее значение, исчезло, так как родные Гейне боялись разоблачения истинных условий жизни поэта.
Мой язык, когда умру я, Тотчас вырвут, может быть, Из боязни, что, воскреснув, Стану вновь я говорить.Эти условия жизни Гейне нужно иметь в виду, для того чтобы правильно понять его публицистическую и политическую деятельность. У Гейне было немало попыток компромисса с глубоко ненавистными ему силами феодально-абсолютистской Германии. Еще в молодости Гейне добивается в качестве популярного писателя профессуры в Мюнхене и поручает своему издателю, Котта, сообщить правительству, что он на деле далеко не так радикален, как это кажется по внешности. Перед Июльской революцией и после нее Гейне поручает своему другу, Варнгагену фон Энзе, узнать у прусского правительства, нельзя ли найти какой-нибудь modus vivendi между поэтом и властью. Принятие субсидий от правительства Гизо является величайшим политическим скандалом в жизни Гейне, но оно далеко не так позорно, как эти неудавшиеся попытки компромисса. Когда дело о субсидии было публично разоблачено в 1848 году, Гейне сослался на Маркса. Маркс никогда публично не дезавуировал Гейне. Но он писал по этому поводу Энгельсу: "У меня имеются теперь три тома Гейне. Между прочим, он рассказывает подробно выдумку о том, как я и другие приходили утешать его, когда "Аугсбургская всеобщая газета" "напала" на него за получение денег от Луи-Филиппа. Добрый Гейне нарочно забывает, что мое вмешательство в его пользу относится к концу 1843 года и, следовательно, не могло иметь ничего общего с фактами, ставшими известными после февральской революции 1848 года. But let it pas (Но пусть его.) Мучимый нечистой совестью, — ведь старой собаки чудовищная память на всякие такие гадости, — он старается льстить"[1].