В наше вр<емя> К. Малевич на Западе и в Америке очень знаменит (в ореоле славы, как пишет мне <Давид> Бурлюк5 из <Голландии> в конце 1959). Его считают чуть ли не родоначальником абстракционизма (беспредметничества), образцы к<ото>рого он дал уже в 1913 г<оду>.6 Не входя в разбор этого вопроса, скажу только одно: в постановке «Победы…» беспредметного или как он его называл супрематизм<а> не было и не могло быть, п<отому> ч<то> на сцене двигались конструктивные фигуры людей, говорили (правда, на голове у них были большие маски вроде противогазов), действовали, двигались по необходим<ости> суставы сочленений, были и кривые линии, полукруг<и> и др., они напоминали кубистические фигуры людей с выпуклыми грубыми связками <нрзб>.7 Пели и читали <на> фонетич<еском> яз<ыке>, напр<имер>, из одних гласных, что вполне напоминало вокальные упражнения.8
Эренбург в тетради Preuves <?> пытается с 40-лет<ним> опозданием перевести на французский язык «дыр бул щыл» – но это ему никак не удается, замечу от себя, у фран<цуза> получится нечто вроде «тир буль шиль».9 Это все необходимо для понимания музыки оперы «Победа над солнцем».
В. Даль в предисловии к своему толковому словарю говорит, ч<то> по-русски писали только Крылов и Грибоедов, а у П<ушкина> – ½ франц<узская> речь. Вот я и попытался дать фонетический звуковой экстракт русского яз<узская> со всеми его диссонансами, режущими и рыкающими звуками (вспомните хорошие буквы «р», «ш», «щ») и позднее – чтоб было «весомо грубо зримо»: весомо = самый тяжелый низкий звук, это и есть еры.10 Кстати, пример и из Некрасова: «бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч» – это тоже настоящий русский язык.11 Конечно, если бы Даль услышал мой opus, он наверняка выругался бы, но не мог бы сказать, что это итальянская или французская фонетика.
Как же это получилось в опере? Там почти всё вр<емя> диссонансы, неожиданные скачки и самая смелая фонетика вплоть до песен из одних гласных, но также и из одних согласных – словом, повороты, пассажи самые неожиданные и уже в самом начале песенка, где заявляется
Простите, я не удержался, почти запел, но меня тогда уже поражала смелая музыка Матюшина, кстати сказать, первоклассного скрипача, художника, скульптора, мужа Елены Гуро. Он был очень близок к литературе – он <был> и директор издательства «Журавль», а после смерти Гуро – муж Ольги Матюшиной, известной ленинградской писательницы, потерявшей зрение во вр<емя> войны.
В сюжете оперы несколько линий:
<Во-первых,> если уже была «дохлая луна», то почему же не быть побежденному солнцу? В литературном плане идея та же: надоела возня лириков с голубоватыми лунными ночами, блеском их, таинственными тенями, увеличивающими очи красавиц и т. д. и т. п. Так и солнце: очень уж тогда в годы расцвета символизма было распространено утверждение «будем как солнце».13 А в поэтической основе оно рифмовалось преимущественно с червонцами – побольше золота, валюты, богатства, о чём тогда мечтало большинство «солнечных людей». Но уже Маяковский в ранних стихах писал:
это первый удар и начало заката идола буржуазии. Ещё из Маяковского:
Такое отношение встречается и во многих других его стихах и поэмах. Наконец, в общеизвестном стихотворении так наз<ываемое> «солнце» поэт бьёт по-товарищески по плечу:
А ему в ответ:
это уже не божество, а обыкновенный рабочий, товарищ, и если мы его лица ещё вблизи не увидели, то луну близко сфотографировали и рассмотрели сзади.17
Тут возникает вторая линия – космическая. Если в 1913 г<оду> «Победа над солнцем» рассматривалась как фантастическое сумасбродство, то теперь вопросы космоса поставлены на научную основу, и в опере несущие солнце (таки поймали это светило!) говорят: