Простая формула: „стрелѧ(ю) расширяется (словесное разростаніе) въ картину стрѣляющаго мужа (№ 110, 116), (святого). Стрѣляющій мужъ изображается на конѣ съ лукомъ и стрѣлою, причемъ эпитетъ, прилагаемый и къ мѣсту, гдѣ онъ ѣздитъ, и къ нему, и къ его вещамъ, употребляется одинъ и тотъ-же (напр. золотой 2).
2. Заговоры отъ грыжи, въ большинствѣ случаевъ, имѣютъ формулу отсыланія грыжи съ больного на какіе нибудь предметы: „Поді же ты, грыз, на олховое корене…“ (№ 63). „Грызі, грыз, кобылю кость“ (№ 90). „Посылаю грыжу в крѧжыны и суче“ (№ 110).
3. Въ заговорахъ отъ зубной боли непремѣнной формулой служитъ вопросъ къ мертвецу о зубной боли. Словами эта формула выражается различно, но въ, опредѣленныхъ все-таки чертахъ: „иди вопроси Лазарѧ четвероднев наг, болѧт ли у нег зубы“ (№ 44)); – спрошу аз у мертвеца… (№ 82).
4. Очень многочисленные заговоры отъ крови покоятся на формулѣ зашиванія. Словесное выраженіе рисуетъ картину, всю построенную на понятіи зашивать: здѣсь упоминается и игла и нить и лицо, которое шьетъ, главнымъ образомъ, дѣвица. Какъ бы съ перваго взгляда ни казалась сложна выраженная въ позднѣйшихъ заговорахъ словами картина, разобранная на составныя части, она дастъ непремѣнно вышеназванную формулу, иногда совершенно стертую и весьма измѣненную.
Картина шитья въ заговорѣ на кровь измѣняется и вслѣдствіе
37
того еще, что представленіе нити лежитъ въ основѣ картины пряденія; эту послѣднюю и можно встрѣтить въ заговорѣ отъ крови (№ 12), такая смѣна произошла очевидно отъ вліянія одного представленія на другое.
5. Заговоры отъ ранъ построены въ нѣкоторыхъ случаяхъ на той же формулѣ, что и предыдущіе заговоры отъ крови (№ 17) (зашиваніе), а иногда на совершенно новообразованныхъ формулахъ.
6. Ударъ и уразъ, какъ болѣзненное состояніе, приравниваются къ ранѣ, къ кровотеченію, порчѣ, вообще болѣзни, почему и заговоры на случай увѣчья не имѣютъ опредѣленной собственной формулы, а строятся на формулахъ другихъ заговоровъ (зашиваніе № 99, отстрѣливаніе № 116).
7. Присушки пользуются формулой горѣнья, которая разнообразно передается словами: рисуется и неугасимый огонь подъ камнемъ (№ 29), и огненная рѣка (№ 107), и кузница съ пылающимъ горномъ (№ 122).
Кромѣ того чрезъ присушку насылается безволье, тоска, печаль. Это насыланіе выливается въ заговорѣ въ опредѣленной картинѣ (формулѣ) вѣтровъ, несущихся безпрепятственно по всему свѣту и могущихъ занестя тоску въ душу того, противъ кого направлена присушка. Такимъ образомъ для присушекъ характерны двѣ картины, въ основѣ которыхъ лежитъ сложное представленіе психическаго состоянія человѣка. Формула горѣнья встрѣчается и въ заговорѣ на властелина, вслѣдствіе внутренней аналогіи между нимъ и присушкой… „так бы горило срдце… властелина ко мнѣ“ (№ 33).
Что же представляютъ собою эти формулы, которыя настолько характерны для заключающихъ ихъ заговоровъ, что, основываясь на нихъ, возможно и въ разбившемся текстѣ опредѣлить настоящую тему? Опираясь на описаніе магическихъ обрядовъ, которые связываются съ тѣмъ или другимъ заговоромъ, не трудно замѣтить, что характеризующія тему формулы суть не что иное, какъ выраженіе въ словѣ магическаго дѣйствія. Обрядъ заключается въ томъ, чтобы „здѣлат у воды человѣка въ его јмѧ з гнилы, нести в сокровенно мѣсто се и поставит стоѧ, да стрелѧті
38
гѳ̃-ю стрел (ы) в брюхо…“ и вполнѣ разъясняетъ текстъ заговора отъ всѣхъ болѣзней (включая сюда и злого человѣка, какъ имѣющаго возможность наслать болѣзнь), который въ большинствѣ случаевъ говоритъ, какъ какой-то мужъ отстрѣливаетъ болѣзнь, прикосы и призоры.
Обрядъ, проявляющійся въ дуновеніи, отплевываніи (№ 54), поясняетъ текстъ, въ которомъ говорится объ отсыланіи болѣзни подальше отъ человѣка.