Я заметил, что он, продолжая разговаривать со мной, смотрит уже мимо, в сторону лестницы, ведущей на мостик. Я последовал его взгляду и увидел то, что в первое мгновение заставило меня испытать настоящий ужас, как бывает в детстве, когда все ощущения обострены, а впечатления выпуклы и отчетливы. Я испытал не обычный человеческий страх перед чем-то, что может представлять опасность, а оказался на миг погруженным в другой, магический мир, где и привычные, повседневные предметы, скажем, стул или чайная чашка, вдруг обретают совсем иное, мистическое, необъяснимое значение. Там стоял человек весьма примечательной наружности. Он был одет в просторную хлопковую китайскую куртку черного цвета и такие же штаны. Его лицо, неподвижное, с четко обозначенными скулами, словно вырезанное из мрамора, нет, скорее из дерева, из какого-то темного тропического дерева, не было ни желтым, ни коричневым — цветом оно походило на темную медь с золотистым отливом. Голову,, на которой были уложены заплетенные в мелкие косички черные волосы, смазанные каким-то жирным составом, венчал широкий белый тюрбан, еще больше оттенявший темноту его кожи. Но господствовали на этом лице, конечно, глаза. Они приковывали к себе, и не сразу поймешь почему, только потом я это определил: в них не было никакого выражения. Это не было осоловелой пустотой сытости и скудоумия, глаза его напоминали окна в неведомый мир, в бездну, заглядывать в которую и страшно и вроде бы ни к чему, а потому и притягательно так, что взгляд не отведешь. Признаться, никакое, даже самое подробное, описание не сможет дать о внешности этого человека достоверного представления. Но я уверен: если бы мне нужно было представить себе облик князя тьмы, то именно это лицо тут же всплыло бы у меня в памяти. Я так никогда и не узнал, откуда он был родом, но мне кажется, что происходил этот туземец с островов Индийского океана — Филиппин или Мальдив. И поныне роль его в нашем безнадежном плавании остается для меня загадкой, слишком уж он отличался от любого из нас. Но в том, что я испытал, впервые увидев его, теперь, с высоты своего положения, я вижу прообраз всего ужасного, что предстояло мне пережить в скором будущем.
Туземец, видимо, давно уже присутствовал незамеченным при нашем разговоре, поэтому когда Старбек обратился к нему: «Федалла! (Так звали этого необычного человека.) Этот молодой матрос хочет наняться на „Пекод”»,— тот в ответ лишь коротко прошипел: «Знаю. Подойди ко мне, Старбек!» (Когда он раздвигал губы, я видел у него во рту один-единственный сверкающий белизной зуб, показавшийся мне огромным, прямо-таки исполинским.) Они бурно совещались о чем-то, Старбек внушительно жестикулировал, но говорил совсем тихо, а в шипении туземца было трудно что-либо разобрать, и я ничего не уловил из их разговора, хотя и стоял почти рядом. Я ждал и пытался понять, почему этот темнолицый Федалла позволяет себе так вольно и властно обращаться к самому старшему помощнику — второму человеку на корабле. Только в одном случае это было объяснимо, но неужели же этот живой призрак и есть капитан китобойца? Нет, я был уверен, что подобное невозможно, никогда мне не приходилось встречать на американском китобойце цветного капитана. Однако цепь странных событий, сопровождавших все мои встречи с «Пекодом», достигла уже такой длины, что пробила брешь в стене юношеской самоуверенности, и я решил воспользоваться тем, что занятые беседой Старбек и туземец не обращают на меня ни малейшего внимания, и незаметно покинуть корабль. От греха подальше.