«Он, наверное, ненормальный или… как это таких называют… да, юродивый», — заметив эту улыбку, подумала Нина. Так как Нина считала себя способной не только в геологии, но и в психологии, она решила более глубоко узнать Буркова.
— Ну, хорошо, — согласилась она с тем, что у него было затмение, — а что дальше?
— Что дальше? — не понял Бурков.
— Ну, жить как дальше думаете? — пояснила Нина.
Бурков, пожав плечами, ответил:
— А кто ж его знает! Как получится.
— Ну, зачем-то же вы живёте, — решила уточнить свой вопрос Нина.
— А-а, вот ты о чём! — понял Бурков. — А низачем. Живу — и ладно.
— Как трава, что ли? — уколола Нина.
— Ну, уж это кому что дадено, — не обиделся Бурков.
«Не дадено, а дано, — хотела поправить его Нина, но раздумала: «Толку-то! Всё равно ничего не поймёт. Неграмотный — он и есть неграмотный». Не отказавшись от желания более глубоко познать Буркова, она решила это сделать, поставив его в придуманные ей обстоятельства. «Посмотрим, как он отреагирует на них», — подумала она.
— Дядя Вася, а вот представьте, — начала Нина, — человек на ваших глазах тонет. Что вы будете делать: броситесь его спасать и, совсем не исключается, сами с ним утонете, или будете стоять на берегу и ничего не делать? — И решив помочь Буркову дать правильный ответ, добавила: — Конечно же, дядя Вася, вы броситесь за ним?
— А кто ж его знает. Это как получится, — ответил Бурков.
«Вот и поговори с ним!» — рассердилась Нина.
Ночью с Бурковым и Ниной случилась беда. Прорвало протоку, отделяющую их от основного берега. Нина, схватив рюкзак, выскочила из палатки, а Бурков уже бежал от костра с топором в руках. В протоке, похожей раньше на заросший осокой деревенский пруд с журчащим посредине ручейком, всё гудело. Пенные потоки воды, сметая всё на пути, неслись с бешеной скоростью, коряги и смытые с берега деревья переворачивало, как игрушки, гудело так, что закладывало уши. Бурков бросился подрубать лиственницу, стоящую у края протоки. Она была толстой и плохо ему поддавалась. «А ведь так и утонуть можно», — испугалась Нина. Она понимала: не выберись они на другой берег протоки, их обязательно затопит и снесёт в реку. Наконец, лиственница, скрипя и надламываясь снизу, упала вершиной на другой берег протоки. Бурков вскочил на неё и протянул Нине руку. Оказавшись на лиственнице, Нина сделала то, что нельзя делать: она посмотрела вниз. От бешеного потока под ногами у неё закружилась голова, и, не успев подать Буркову руку, она упала в воду. Что было с ней потом, она плохо помнила. Видела только, как Бурков бросился за ней, потом он ей, кажется, кричал: «Держись за меня!» И уже на другом краю протоки — это она хорошо запомнила — Бурков вытолкнул её на берег, а сам с головой ушёл в воду. На берегу, придя в себя, Нина бросилась бежать в ту сторону, куда унесло Буркова. Она что-то кричала, запутавшись ногами в кустарнике, падала, а когда решила, что Бурков утонул, села на землю и, уткнувшись лицом в колени, громко заплакала.
— Да жив я, жив! — услышала она за спиной голос.
Над ней стоял Бурков, с него ручьём бежала вода, он весь был в песке и глине.
— Бурков! Дядя Бурков! Милый! — бросилась к нему Нина и, прижавшись к его груди, заплакала ещё громче.
— Ай, опять забыла, как звать? — смеялся в ответ Бурков.
Вскоре он разжёг костёр и стал вокруг него для просушки одежды вбивать колья. Оказалось, несмотря ни на что, в воде он не бросил ни топор свой, ни рюкзак. Когда колья были вбиты, он приказал:
— Разболокайсь!
«Раздеваться что ли?» — не поняла Нина.
— Быстро! Скидавай всё! — объяснил ей Бурков и стал стягивать с неё прилипшую к телу мокрую штормовку. Через минуту Нина была уже в одном купальнике и не знала, куда себя от Буркова спрятать.
— Дура! — закричал, заметив это, Бурков и силой посадил её рядом с костром на сухую валежину, достал из рюкзака не успевшую промокнуть оленью шкуру и укутал в неё её грудь и плечи. Потом он вынул из рюкзака фляжку со спиртом и заставил Нину выпить. От спирта её чуть не стошнило, но уже скоро она почувствовала, как по всему телу, от головы до самых ног, побежало тепло. А Бурков уже развешивал по кольям её одежду и кипятил в кружке чай. От крепкого чая у Нины закружилась голова и, как показалось, даже потянуло в сон. Потом Бурков уложил её животом на шкуру и стал растирать спину спиртом. От спирта спина горела, а руки Буркова казались холодными и грубыми. «Ах, зачем это?!» — не понимала Нина. У неё никак не укладывалось в голове: как это она, почти голая, позволяет какому-то мужику мять ей спину.