Мизес утверждает, что "воображаемая конструкция" (imaginary construction) является "логически бесспорной процедурой, единственной, [sic] которая подходит для решения проблем исследования". Как претенциозно. Мизес не уточняет, решение каких именно проблем должно полностью исчерпываться преподносимым им методом воображаемой конструкции. А в следующем параграфе Мизес говорит, что "цели, которые большинство людей, практически даже все люди стремятся достигнуть... [лучше всего достигаются] такой экономической политикой... при которой свободная рыночная система не тормозится декретами правительств".
"Но это не заранее готовое суждение... - утверждает Мизес, - это, наоборот,, результат осмотрительного, непредвзятого исследования всех аспектов [sic] интервенционизма".
Во-первых, общественная политика им не изучалась -- только воображаемая, с воображаемым влиянием на экономику в воображении. Можно ли познавать действительность из воображения? Не обладает ли воображение недостатками, которые перекинутся на теорию, построенную при помощи воображения? Выходит, что Мизес пристрастно подошел к вопросу о государственном регулировании. Не сталкиваясь со всеми сторонами "рыночной системы" в действительности, он судит о ее превосходстве только исходя из собственного аристократического мировоззрения. Не только целенаправленное вмешательство демократических институтов в рыночные отношения с общественно значимыми целями, но и существующая экономика, во многом сложившаяся вследствие этого вмешательства в прошлом игнорируются Мизесом. Удобное словечко -- интервенционизм, за которым скрыть все политико-экономические интересы населения, всю его политическую активность, всю деятельность демократических институтов власти для наилучшей организации общественного хозяйства. По мнению Л. Мизеса, только "воображенные конктрукции" подлежат изучению экономистов, а экономика должна превратиться в умозрение, прежде чем стать наукой.
Интеллектуальная изоляция представителей австрийской школы от общества, в особенности от трудящегося населения является фактом. Согласно Э. Штрайсслеру, "допуск к школе был социально ограниченным. Около половины членов были представителями низшей аристократии". Более того, "доступ к профессии экономикс фактически открывался приглашением в частную библиотеку Менгера". Эти свидетельства социальной дискриминации при доступе к экономической профессии поддерживают тезис о том, что австрийская традиция основана не на непредвзятом исследовании экономических отношений, а на аристократических предрассудках, на экономическом воображении господствующих социальных слоев.
Ф. Хаек утверждает, что "роль экономиста в интеллектуальной жизни нашего времени не похожа на таковую практиков (practitioners) любой другой области знаний. Вопросы, по отношению к которым его специальные знания (special knowledge) актуальны, вероятно встречаются более часто, нежели вопросы относящиеся к любой другой науке". Это перл! Эссенция вульгарности. Что Хаек понимает под пресловутым "специальные знания"? Почему в своей статье авторитет австрийской экономической традии Хаек не приводит никаких доказательств этого столь широкого и претенциозного утверждения?
При этом Хаек утверждает, что "атаки на экономикс исходят из неприязни к применению научных методов к исследованию социальных проблем". Это остроумно - исключить действительное общество из рассмотрения, а затем утверждать, что экономикс научно исследует социальные проблемы. Представители австрийской школы экономикс необоснованно отрицают возможность решения социальных проблем нерыночными механизмами, отрицают влияние социальной среды на личность, не видят в общественной среде, влияющей на выбор и формирующей самих индивидов объекта, достойного научного изучения.