Важной чертой методологии обеих школ является отчужденность экономической мысли, в частности, экономических проблем, от социальной и экономической действительности и положения трудящегося населения. Если теория базируется на принципах, отражающих предпочтения ученых, их миросозерцание, то этим наносится ущерб ее научности. Теоретическое развитие в неоклассике, подобно таковому схоластики, группируется вокруг нескольких центров либерального мышления. Социальная изолированность экономикс дополняет ее теоретическую отвлеченность.
Другая общая черта - отрицание социальной природы человека. Экономическому поведению человека приписывается свойство постоянства, единожды заданный алгоритм. Вследствие этого человек изображается изолированным от социальной среды, невосприимчивым к ее изменениям, не способным быть подвергнутым негативным воздействиям со стороны собственников капитала. Но экономическое поведение действительно существующего человека, и в этом нет никакого сомнения, формируется, воспитывается его окружением. Таким образом, ни о какой постоянной рациональности говорить не приходится. С таким же основанием можно ввести в экономикс веру в невидимую организующую силу божества, которое несмотря на кризисы и страдания своей незримой рукой ведет всех в светлое будущее. Буржуазные экономисты вовсе и не приступали к доказательству того, что населению в его стремлении к свободе, радости, процветанию и безопасности нужно всегда опираться на эгоистическую систему конкуренции и экспроприации. Доказать это в соответствии с научными стандартами нашего времени будет отнюдь не легче, чем благотворность полагания на божество.
В противоположность неоклассическим экономистам, открывшим истины в последней инстанции, из которых осталось всего-то логически и математически вывести стройное здание экономической науки, выдающийся философ И. Лакатос считал важнейшими качествами научной дисциплины открытость ее методологии к опытной проверке, способность методологии к улучшению. По И. Лакатосу, нет ничего более ошибочного и ненаучного, чем, приспосабливать факты к незыблемым стартовым посылкам. Исследуя развитие математики, И. Лакатос выступает против отождествления математики и формализованной математики, которая характеризуется им как научно бесплодная и практически бесполезная, а стоящая за ней формалистическая философия математики -- как ненаучная догматика. Выходит, что сторонники того догматического положения, что все человеческое знание должно строиться не на основе изучения действительности, а путем дедуцирования из незыблемых первоначал присутствуют не только в экономической теории. Поэтому никак нельзя считать австрийский и неоклассический способ теоретизирования чем-то оригинальным, а тем более -- прогрессивным.
К. Поппер также акцентирует внимание на необходимости разграничения метафизических и научных положений. "Чувство уверенности, - говорит К. Поппер, - ни в коем случае не может оправдать научного высказывания... Можно ли оправдать какое-либо высказывание тем, что К. Р. П. бесповоротно уверен в его истинности? Единственным ответом является "нет", и любой другой ответ был бы несовместим с идеей научной объективности". Здесь К. Поппер указывает на вполне очевидное различие между научностью и субъективной уверенностью, между познанием и фантазированием. Это различие, однако, не существует для знаменитого австрийского экономиста Л. Мизеса, который ведующую роль в познании экономической действительности приписывает интроспекция, работе воображения, а полученный таким образом возводит в ранг "чистой" научной истины. Удивительно, что это чудовищное для ученого заявление Л. Мизеса поддерживается другими австрийскими буржуазными экономистами, и поэтому характеризует идеал научности всей школы австрийских политэкономов. Этот идеал является вполне средневековым, схоластическим. Путь к нему лежит через смешение науки и фантазии, знания и предрассудка, через тенденциозный обскурантизм. В противоположность этому, К. Поппер считал фундаментальной проблемой познания разработку критериев, позволяющих отличять научные теории от систем метафизических спекуляций и, таким образом, защищать науку от наукообразных суеверий. Научная теория должна допускать возможность эмпирической проверки. Исследование логической формы теории является способом ее проверки и определения отношения к научному мышлению. Так, следует различать научные, опирающиеся на эмпирическую действительность, и тавтологичные теории.