— Нет, все нормально. Пойдемте.
В ординаторской и одновременно комнате отдыха ожидаемо тихо и темно. Дневная смена ушла, передавая нам эстафету. Включаю свет, чайник, наливаю растворимый крепкий кофе с сахаром себе, без сахара Илье Макаровичу. К сожалению, на кофемашину отделение разжиться все никак не может, хоть бы какой благодарный пациент подарил. Но и таких все меньше.
— Точно? — не унимался Макарыч. — Может съела чего-нибудь не то? Слушай, а давай я тебе живот пропальпирую? — и лыбиться стоит. Довооольный своей идеей.
— Я, пожалуй, откажусь от столь лестного предложения, — усмехаюсь, передавая ему кружку горячего кофе.
— Маш, ну я же доктор, мне можно показать. Если что серьёзное пропустим? — не сдаётся хирург. А я отрицательно качаю головой. — Ну вот, я так хотел его увидеть.
— Кого? Мой диагноз "пищевое отравление"? — спрашиваю, выгибая бровь. — Илья Макарович, и когда Вы уже женитесь и оставите меня в покое?
— Как только ты согласишься, но и в этом случае, я не могу гарантировать спокойствие, — говорит с кривой улыбкой, а глаза серьёзные.
— О, Илья, вот ты где. Разговор есть, — приоткрыв дверь в ординаторскую, пробасил анестезиолог-реаниматолог Пётр Алексеевич Ветров.
— А мне давно пора работать, — улыбнувшись, киваю Петру Алексеевичу и направляюсь выполнять вечерние процедуры.
Вот как мне ещё сказать ему, что не интересует он меня как мужчина?! И при этом не обидеть. И как назло каждая смена проходит с Макарычем. Со всеми этими недобрыми мыслями иду капать своих пациентов.
Двигая за собой штатив для вливаний с заряженной капельницей, подхожу к платным палатам и слышу разговор:
— Макс, подожди, ты мне пару часов назад сказал, что сегодня уходишь и с рукой у тебя все нормально. Что изменилось?
— Передумал. Тебя же оставляют, — ответил ему уже знакомый мне голос.
— Так, мамочка, спасибо за заботу, но я тут… — не успел договорить первый молодой человек, услышав мой стук в дверь.
— Добрый вечер! Радецкий Евгений Александрович? — мельком посмотрела на уже знакомого мне мужчину, стоящего у окна. Он, я так полагаю, и есть Макс. Максим Владимирович Арский, вспомнились данные из истории болезни. Но вопросительный взгляд остановила на лежачем на кровати пациенте.
— Он самый, — лучезарно улыбнувшись ответил мне синеглазый брюнет, запуская руку в волосы и убирая непослушную чёлку.
— Позвольте Вашу руку. Мне нужно капельницу поставить, — еле сдерживаю улыбку от столь разительной перемены в лице пациента.
— Только руку? — искренне удивился Евгений Александрович, не отводя от меня озорных глаз. — А как же сердце? Хотя знаете оно уже Ваше, милая барышня. Макс, нет, ну ты видел? Как же мне уйти от сюда, если здесь все такие красивые? — Это он про Софочку. Мелькнувшая мысль, заставила улыбнуться. Надо будет ей сказать. — И почему я раньше так ненавидел больницы? — продолжал пациент.
— Как только закончится, нажмёте на кнопку позади себя.
Закрепив капельницу и отрегулировав скорость подачи препарата, разворачиваюсь, но уйти не успеваю. Свободной рукой, удерживая за запястье, Радецкий, что-то хотел сказать, но посерьёзнев выдал другое:
— Подождите… А что это?
Перевожу взгляд на свою руку и вижу уже хорошо проступившие сине-фиолетовые следы от хватки упыря. Поморщившись, убираю руку и встретившись взглядом с Максимом, поспешно опускаю глаза. Почему-то чувство стыда резко охватывает, как будто это я сделала, что-то плохое. Пробормотав нечто бессвязное, поспешила выйти из палаты.
После всех выполненных процедур ноги немного начинают гудеть. А сегодня ведь наша хирургия не дежурит по "скорой", что-то я рановато устала. Только вот в комнату отдыха совершенно идти не хочется, вдруг там Макарыч меня поджимает со своими лестными предложениями. Помыслив, что лучше я побуду в гордом одиночестве, поплелась в конец отделения. Уселась на диванчик, облокотилась головой о стену и постаралась расслабиться.
Разные мысли закрутились в голове. Как там мама у тёти отдыхает? Как дела у сестрёнки Маргаритки? Давно я с Ритой не общалась. Надо бы позвонить. Да и у мамы надо поинтересоваться, как день прошел. Глянув на часы — половина двенадцатого. М-да, поздновато для звонков, плюс ещё разница во времени в 4 часа. Ладно, все завтра. Ещё восемь часов дежурства и домой. Главное на время не смотреть и не ждать его, а то совсем остановится, мне назло.
— П-пап, мне с-страшно, — заикаясь, повторяю в который раз, и чувствую, что начинаю задыхаться.
Грудную клетку распирает от мелких, частых полувздохов и никак не удаётся наконец вздохнуть полностью. Дикий страх сковывает тело. Голоса сливаются в один сплошной гул.