— К бою, земляки! — вскричал ее кормщик, длинноусый, матерый здоровяк по имени Хенгист. — Развалины Вулфсвуда и Волверинстоуна взывают к отмщению!
— Смотри, отец! — потянул гостя Мала за рукав его Соколик. — Тот седобородый великан, который шагает впереди, небось, и есть родич негодяя, едва не потопившего наш насад!
— Он ответит за это! — пообещал сыну купец.
— Неплохо бы спросить с него и за гибель нашего старейшины, — сурово проговорил Пяйвий из рода Утки, поглаживая тетиву верного лука.
— Построиться клином! — скомандовал Вышата Сытенич.
— Сотни правой руки за мной! — приказал Великий Органа.
— Левая рука — растянуться в линию! — отозвался его приемный брат, перетягивая попорченное плечо прямо поверх кольчуги лоскутом от плаща, — Поиграем с викингами в пятнашки!
Легкая, маневренная конница Сынов Ветра вновь разделилась на два крыла. Воины Великого Органа и Лютобора рассредоточились вдоль фронта и устремились на врага, на полном скаку разряжая свои луки и вновь накладывая стрелы на тетивы. Даже русс сменил на время Дар Пламени на это грозное оружие Великой Степи.
За конницей следовала прикрытая изрядно посеченными щитами, ощеренная копьями пехота. В первом ряду, ободряя воинов, вдохновляя их, шли вожди трех пеших дружин. Бок о бок с ними, потрясая тяжелыми боевыми топорами, вышагивали самые могучие воины — секироносцы.
Когда Гудмунд сэконунг увидел среди всадников Лютобора и отыскал взглядом в пешей толпе новгородского боярина, из его груди вырвался вопль восторга:
— Ага! Попались! — азартно проревел он. — Так и знал, что они от нас не уйдут! Ишь, как навстречу гибели стремятся, точно на брачное пиршество!
— Они что-то замышляют! — покачал головой его приемный сын. — Не вышло бы, как тогда на реке!
Гудмунд не счел нужным прислушаться к предостережению:
— Копья к ноге! — проревел он. — Первый ряд приготовиться! Покажем этим сухопутным крысам морского ежа!
Повинуясь его команде, передние ратники опустились на одно колено и, прикрывшись щитами, выставили вперед упертые в землю длинные копья, создавая непроходимую для конницы преграду, пытаться атаковать которую являлось сущим самоубийством.
Конечно воины Ветра на эту живую колючую изгородь не полезли: не для того они растили своих скакунов, чтобы позволить каким-то захожим разбойникам выпустить им кишки. Конница рассыпалась по полю и отступила, с двух сторон обтекая, наступающий с суровой непреклонностью пеший клин, а затем развернулась и вновь сделала вид, что атакует.
— На север и в горы! — выругался Гудмунд сэконунг, отмахиваясь щитом от летящих со всех сторон железных жал. — Эти степные разбойники хуже назойливых мух! А про венда я скажу, что он просто трус!
Однако Эйнар Волк или, как его на самом деле звали, Нотмунд Волверин приемного отца не услышал. На острие клина рядом с боярином шла Белая Валькирия, и зеленые неистовые глаза молодого викинга были устремлены на нее.
— Кто эта женщина? — спросил он, не пытаясь скрыть волнение.
Гудмунд, похоже, давно подготовился к ответу:
— Это Белая Свонильда, та самая сумасшедшая, которая преследует нас уже пять лет. Она потопила корабли Гудреда Рыжего и Олафа Селлундца, а нас с тобой прошлой осенью загнала до самой Югры. Один знает, что мы ей сделали…
Но Волк его перебил:
— Это ведь она сегодня сражалась с ханской дочерью? В жизни не видел никого прекраснее! У нее волосы цвета прибрежных дюн. Хочется прикоснуться к ним рукой и следить, как они текут сквозь пальцы, точно, нагретый солнцем песок…
— Так в чем же дело! Возьми ее с боя и владей, сколько захочешь, пока не надоест!
Трудно сказать, пришелся ли по душе Эйнару-Нотмунду этот совет, однако последовать ему он не смог. Егетам племени Ветра удалось то, в чем потерпело неудачу «Утро псового лая». Изматывающие ложные атаки и меткие выстрелы лучников расстроили безупречно ровный ряд железного частокола, и в образовавшуюся брешь ударил пеший клин.
Словно деревянный собрат, волей тяжелого молота расщепляющий древесину на волокна, он глубоко вошел в строй викингов, внося сумятицу в их ряды. Под ударами страшных секир линия «Вечера потрясения» подалась и начала изгибаться, обнажая фланги. Чтобы исправить положение хазарские командиры послали в бой сильно поредевшую конницу «Дня помощи». Ее вновь встретили всадники великого Органа и Лютобора.
Если бы коршуны и орлы, дерущиеся в вышине за право первыми слететь на добычу, оторвались от своего занятия и бросили хотя бы один взгляд вниз, их взору предстала бы составленная из многих сотен коней и людей фигура, больше всего похожая на священный знак солнечного колеса. Плотную округлую середину занимали пешие бойцы, изогнутые лучи-спицы — неровные линии вершников.
Лучи эти, правда, изгибались не единообразно, как у солнечного знака, а в разные стороны. Два крыла конницы Сынов Ветра, вытекая из центра, закручивали колесо посолонь, как ему и положено катиться. Два других — полки нападавших силились повернуть его в сторону прямо противоположную — как водят обычно свои бесовские коло черные колдуны, желающие поколебать устои вселенной. В центре же, где сражались пешие бойцы, заваривалось такое плотное месиво, что в ход уже шли кинжалы и зубы, а сраженным не находилось места, чтобы упасть, и они умирали стоя.
Гулкий топот, лязг и звон оружия, треск разрубаемых щитов и хруст ломающихся костей заглушали предсмертные стоны, проклятья, молитвы и крепкую брань на разных языках. И только утомленные грозой небеса хранили покой и безмолвие. Затуманенное знойным маревом, на них, как в любой другой день, висело солнце. Достигнув высшей точки, сейчас оно казалось особенно неподвижным. Словно и вправду не знало, в какую сторону пойти.
Опасность того, что нынче вечером ему придется закатиться в восточной или даже полуденной стороне, сейчас была велика, как никогда. Воины Ветра и их пешие товарищи дрались с упорным ожесточением, помня о тех, кто, укрывшись в веже, надеялся на своих защитников и молился за них. А тем, в ком боевой дух ослабевал, сломленный усталостью или болью от ран, стоило кинуть один взгляд туда, где у самых жерновов кровавой рукопашной мельницы билась Белая Валькирия, или поглядеть на вал, где с луками в руках заняли оборону девы и молодые женщины племени.
Но и сердца нападавших распаляли алчность и гнев, кровь убитых товарищей и жажда мести. И в их рядах сражались бойцы, подобные Гудмунду сэконунгу и Эйнару Волку.
Трудно сказать, сколько продолжался миг просветления, во время которого несчастный безумец Нотмунд Вольверин вогрезил о деве с волосами цвета прибрежных дюн. Нынче дух волка полностью овладел им. Он рубил и колол, не ведая, что отправляет на небеса не только насмеявшихся над его ютским отцом кочевников или новгородцев, но и земляков англов, среди которых сражались его невеста и брат.
Напрасно леди Агнесс, отделенная от любимого несколькими сотнями борющихся бойцов, рвалась ему навстречу, окликая по имени, как лебедка, потерявшая супруга, напрасно заклинал Словом Божьим брат Ансельм. На всем поле находился только один человек, о существовании которого Эйнар крепко помнил и встречи с которым искал.
— Венда не трогать! Он мой! — предупреждал он хирдманов, и те втягивали головы в плечи и старались по возможности убраться с пути свирепого вождя, памятуя о злой судьбе двух егетов великого Кури, неудачно затесавшегося в ряды вершников Органа.
Не разобрав, что к чему, Эйнар разрубил их пополам вместе с конями.
Боевую ярость безумца распалял старый Гудмунд:
— Давай, сынок! Давай! — восклицал он, потрясая своей страшной секирой. — Отомсти, наконец, за Бьерна! Поквитайся за свое увечье! Найди венда и окрась его желтые волосы кровью! А я, покуда, его приятелями займусь!
Говоря о приятелях, старый сэконунг кривил душой. В отличие от опьяненного битвой Эйнара, он отчетливо видел в рядах Сынов Ветра и Белую Валькирию и ее деверя. Оказавшись от брата Ансельма на расстоянии броска, ютский вождь метнул в него копье. Монаха спас Вышата Сытенич, прикрывший его щитом.
— Что, старый разбойник, — сдвинув сивые брови, сурово глянул боярин на Гудмунда, — боишься, как бы твой цепной Волк брата не признал?