Мерянин поглядел на помост. Там, куда не достигала тень от стен, зной был всего невыносимее. На грубых лицах закованных в броню аль арсиев крупными каплями выступил пот. А каково это, когда палящие лучи лижут нагое беззащитное тело, пекут свежие раны! И немилосерднее солнца над площадью кружились привлеченные запахом крови рои беспощадных мух. Сегодня им есть, чем насытить голод.
Аль арсии сомкнули ряды. Теперь за оцепление ни пешему, ни конному не пробраться. Тороп заскрежетал зубами, коря себя за глупость и неповоротливость. Почему он не поспел следом за Муравой. Чай на этот раз за пазухой лежал старый добрый нож. Хотя точили его ради другого дела, а наставнику он бы сослужил последнюю службу!
Вспомнился рассказ отца Луки о земной жизни Белого Бога, о последних часах, проведенных Им на этой земле и о подвиге Спасения. Ему ведь тоже никто тогда на помощь не пришел! И у подножия креста, кроме нескольких оставшихся верными женщин, стояли только мать и любимый ученик.
Что ж, Мурава тоже вряд ли куда-то уйдет, даже если придется стоять ни день, ни три, а трижды три, или тридцать. И худо будет тому, кто попробует ее увести, или прогнать.
***
С помоста спустились палачи и тюремщики. Вид они имели помятый и потому глядели не особо довольно.
— Ух, зараза! — прогнусавил прыщавый молокосос, прижимая к разбитому носу медный дирхем. — Прыткий какой оказался! Видать мало его пытали! Едва не убег!
— Да за такие дела ему следовало бы напоследок выколоть глаза, а заодно оторвать и все остальное! — отозвался другой страж, угрюмо потиравший зашибленную руку.
— Да ладно вам! — почти ласково пророкотал, вытирая испачканные в крови руки, мордатый палач. — Пусть посмотрит на солнышко еще чуток! Воронам и собакам тоже надо чем-то полакомиться!
Застывшая с остановившимся взглядом Мурава, встрепенулась. Полные муки глаза еще раз оглядели помост. Тело русса выглядело неподвижным и безжизненным. Голова упала на грудь. Где в этот миг находилась его душа? Бродила неподалеку, привязанная к телу тонкими невидимыми нитями, или уже устремилась в пестрой шкуре пардуса к тучным нивам и сочным, полным дичи лугам?
Мурава сделала несколько шагов вперед, то ли желая что-то разглядеть, то ли намереваясь получше запечатлеть в цепкой памяти, потом внезапно повернулась и быстрыми шагами пошла прочь.
— Куда ты, хозяюшка? — недоуменно спросил, нагоняя ее, Тороп.
— Тело Хельгисона не должно стать собачьей сытью! — пояснила она.
Тороп еще продолжал хлопать глазами, а его хозяйка ужасающе спокойным голосом спрашивала, где находится дом Азарии бен Моисея.
***
Со стороны улицы жилище хазарского вельможи мало чем отличалось от прочих городских домов: глухой забор из необожженного кирпича, пожелтевшие стены без окон, плоская крыша. Но стоило вступить под арку ворот, и изумленному взору открывалось и богатство тенистого, пышного сада, ажурные галереи, украшенные рядами изящных колонн, прохлада роскошных покоев, изобилующих шелком, серебром, драгоценными коврами, испанской керамикой и хвалисской резьбой.
Унаследовав обычай стран восхода, хазары полагали, что богатство и роскошь даются человеку для того, чтобы он наслаждался ими сам, а не выставлял напоказ, открывая их прелесть лишь тем, кто допущен в дом.
Азария бен Моисей принял нежданных гостей во внутреннем дворике, где он спасался от зноя под сенью отягощенного зреющими плодами виноградника и отдыхал, глядя, как маленький Маттафий забавляется игрой с полуторамесячным котенком пардуса.
При виде звереныша, который со знанием дела ловил хозяйский пояс, у Муравы дрогнул губы: Лютобор всегда держал слово, исполнил он обещание и на этот раз. Потом, однако, девушка взяла себя в руки и в учтивых выражениях приветствовала поднявшегося ей навстречу почтенного старца.
— Мое прелестное дитя! — воскликнул Азария бен Моисей. — Как я рад видеть тебя под кровом моего скромного жилища! Наша встреча мне особенно отрадна, — продолжал он, — ибо мои скудоумные слуги докладывали мне, что не далее, как сегодня утром, твой брат должен был препроводить тебя в дом моего родича Булана.
У Торопа пересохло в горле: неужто западня! И зачем он только хозяйку послушал! Нашла, у кого помощи искать, все они хазары от одного поганого корня родились!
Но Мурава хранила спокойствие:
— Я ослушалась брата, — невозмутимо отозвалась она.
— Что я слышу! — старый вельможа даже зацокал языком. — Непослушание — это большой грех. Однако, — в глазах его зажглись довольные и лукавые искорки, и Тороп мигом вспомнил, что между двумя хазарскими вельможами и даже родичами существовали серьезные разногласия, если не сказать вражда, — на мой взгляд, Булан бей — это не тот муж, которого я бы пожелал столь прелестной и вместе с тем мудрой деве. Скажи мне, какая нужда привела тебя ко мне?
Тороп набрал в грудь побольше воздуха и на всякий случай скрестил пальцы. Ох, что сейчас будет! Но Мурава лишь безмятежно улыбнулась:
— Разве ты, достойный бей, не приглашал посетить свой дом, когда мы доберемся до Итиля? Я пришла узнать о самочувствии твоего сына, который пусть и недолго, но был моим подопечным, и мне отрадно видеть, что он, судя по всему уже здоров.
Азария бен Моисей тоже улыбнулся в ответ:
— Забота христианских врачевателей пошла Маттафию на пользу! Хотя наш ромейский гость и покинул нас, — продолжал он, невозмутимо глядя на Мураву, — оставленное им лекарство сотворило настоящие чудеса! Мы еще не успели вернуться домой, а Маттафий уже бегал и резвился, словно ничего с ним не произошло.
— Молодые кости срастаются быстро! — отозвалась Мурава.
Затем почтенный старец предложил гостям насладиться свежими плодами своего сада, каждое дерево которого хранило воспоминания о долгой и достойно прожитой жизни хозяина. Азария бен Моисей брал с серебряного блюда спелые смоквы, покрытые нежным пухом золотисто- розовые персики, налитые соком медовые груши, и каждый плод вызывал из зыбкой пелены прошлого то милый облик горячо любимой жены, то увядшие лица родителей, то яркие картины далеких и ближних земель.
Азария бен Моисей рассказывал красочно и цветисто, как умеют лишь люди, не один год проведшие во дворцах различных земных владык, а Тороп не находил себе места, изнывая от нетерпения: когда же Мурава прервет этот словесный поток и заговорит о том, зачем пришла.
Игравший с Маттафием котенок заинтересовался скромной персоной мерянина: видимо звереныша привлек впитавшийся в одежду запах сородича. Тороп рассеянно провел рукой по мохнатому загривку, и пятнистый малыш, мгновенно замурлыкав, перевернулся на спинку, подставляя для ласковых рук свой белый мягкий живот. Он еще ничего не знал о коварстве мира, и, похоже, не собирался узнавать.
— О, мой юный друг! — обратил внимание на Торопа Азария бен Моисей. — А я тебя не сразу признал! Мой сын говорил, что ты был первым, кто пришел к нему на помощь!
Мурава вдруг порывисто поднялась с мягких подушек, на которые усадил ее радушный хозяин:
— Прости, достопочтенный бей, что, злоупотребив твоим гостеприимством, позволили себе так долго отнимать твое драгоценное время, — сказала она, направляясь к выходу.
Азария бен Моисей, однако, ее удержал и едва не силой усадил обратно.
— Ты ведь не за тем пришла, чтобы слушать излияния старика, мирно доживающего свой век среди родных и близких? — спросил он, пристально глядя на девушку своими проницательными, молодыми глазами.
Мурава закусила губу, потупив очи долу, а Азария бен Моисей, по-отечески обняв ее за плечи, продолжал:
— Человек, которого сегодня на площади прибили к деревянному коню, был твоим женихом?
Мурава кивнула, и опустила голову так низко, что Азария бен Моисей смог разглядеть и завитки волос на ее затылке, и изгиб тонкой шеи, и очертания проступающего сквозь кожу хребта.
Старый вельможа поднялся и быстрыми шагами прошелся по двору.