— Братия! — возвысил он голос, и толпа мгновенно притихла. — Доколе терпеть будем гнусное глумленье Чернобожьих слуг, доколе позволим ромеям мутить умы словенские. Кончилось владычество старой Ольги и ее долгополых попов! Предадим же отступников от веры отеческой Сварожичу Огню. Пусть очистит город от скверны!
На лицах людей по обе стороны частокола проступило смятение. Волхв предлагал чудовищное, за что Правда карала строже, чем за убийство. К тому же разгневанный Сварожич вполне мог обернуться против самого поджигателя и кто-кто, а Мал понимал это лучше других. Но рядом стояла Любомира, которой в своем упоении местью не было жаль ничего, и вскоре с одобрения Мала факелы зажглись во многих руках.
Люди Вышаты Сытенича схватились за мечи. Если уж суждено погибнуть, так лучше в бою. Тороп тоже поудобнее обнял лук и проверил тетиву. Он-то лучше других знал, каков в гневе человеческий благодетель огонь. Ну что за недоля! А он уже привык называть боярскую усадьбу домом.
Мерянин прикидывал в уме, сколько шагов до волхва, когда боярин неожиданно скомандовал отбой. Тороп поначалу ничего не понял, потом различил сквозь ор оголтелой толпы сплоченное в единый звук стройное молитвенное пение прихожан отца Леонида и услышал бряцание оружия и конский топот — это со стороны Кремля поспешал со своими людьми посадник.
Комментарий к Велесов слуга Коллаж к главе https://vk.com/album-148568519_254305590?z=photo-148568519_456239322%2Falbum-148568519_254305590
====== Посадник ======
После того, как молодой князь Святослав, сын Игоря и Ольги, был призван из Новгорода на великое княжение, городскими делами управлял его прежний кормилец — воевода Асмунд. Годами он был не моложе дядьки Нежиловца и имел на лице столько же морщин и отметин от вражеских мечей. Один шрам, глубоко врезавшийся в щеку, затрагивал правый глаз, отчего взгляд у воеводы казался более суровым, чем это было на деле.
— Ты чего это, Соловьиша, народ мутишь? — грозно загремел Асмунд, подъезжая к волхву. — Али мало даров несут тебе и твоим богам новгородцы, что ты на их добро посягать вздумал. И чего это ты тут факелами размахиваешь? Нов город решил спалить?
Непроизвольно подавшись назад, чтобы не угодить под копыта могучего воеводина коня, волхв попытался изобразить на лице улыбку. Вышло не особенно удачно.
— Лжа это все, батюшка воевода! Клевета завистников! Мне чужого добра не надобно, окромя того, что Велес себе в дар избрал. А сюда я пришел, чтобы людям помочь Правду защитить.
Асмунд нахмурил сросшиеся на переносице мохнатые брови.
— Не слишком ли много на себя, Турич, берешь? Правду в городе охранять князь, вообще-то, мне поручил. Эй, люди добрые! Кто здесь Правды ищет?
Толпа вынесла к ногам посадникова коня малость потрепанного после схватки Мала. Постоянно перебиваемый Любомирой, он начал путано объяснять, что стряслось, и над кем он хочет суда. Сначала Асмунд слушал купца со спокойным вниманием, затем его помеченный шрамом глаз угрожающе задергался.
— Странные вещи ты говоришь! Дочь одного из вятших новгородских мужей — ведьма? Лучшая в городе льчица — детей губит? По-твоему, выходит, что меня, княжьего кормильца и воеводу, от хвори Чернобогова служительница исцелила? Ладно, — продолжал он спокойнее. — Будем разбираться. Думаю, огонь и железо рассудят лучше всего. Кто дольше продержит в руке раскаленный гвоздь, и чьи раны потом быстрее заживут, тот правым и выйдет.
По толпе прошелся взволнованный ропот. Испытание огнем не всяко можно выдержать.
Однако Асмунд непреклонно продолжал:
— Кто больше всех на боярскую дочь клепал? Соловьиша Турич? Стало быть, ему на роту и идти!
— Да как же так! — всплеснула руками Любомира. — Он же слуга Велесов!
— Ну и что же из этого? — удивился Асмунд. — Слуга Велесов, еще не сам Велес. Я вон тоже Перунов слуга, что же меня теперь и судить нельзя? Верно я говорю, Турич?
Соловьиша зыркнул на старого русса белесыми глазами, но ничего не сказал.
Мал заложил за поясной ремень пятнистые от ожогов руки.
— А кто очистником пойдет? — поинтересовался он.
Асмунд пожал могучими плечами:
— Это уж пусть Вышата Сытенич решает! Думаю, найдутся люди заступиться за его дочь.
— Не ладно это! — замотал кудлатой головой Мал. — Ты уж не серчай, батюшка воевода, но только пусть Вышатьевна сама ответ держит.
Тороп услышал, как в толпе в голос вскрикнули несколько женщин, словно это им предложили подержать раскаленный гвоздь. Кто-то злорадно рассмеялся, но его оборвали, где-то заплакал чей-то младенец. «Господи! Спаси и сохрани!» — осенил крестным знамением свою паству отец Леонид. Какие новые испытания пошлют Небеса? Еще не утихла скорбь по другу и сподвижнику отцу Луке, весть о мученической кончине которого принес в Новгород Тороп, а тут новая напасть! Боярышня Мурава была любимым духовным чадом старого ромея.
— Да ты что, Мал, сдурел? — Голос Асмунда загремел, как когда-то под Искоростенем, когда он изрек знаменитое: «Князь начал — пора и нам следом за ним». — Коли девка неповинная на этом месте от боли замертво ляжет — ты что, сможешь ее поднять?!
— Ежели Вышатьевна неповинна, — с нескрываемым злорадством проговорила, выглядывая из-за мужнина плеча, Любомира, — так и железо с огнем ей никакого зла не причинят!
Тороп понял, что сейчас начнется бой насмерть. Ни сам он, ни кто-либо другой из дома боярина не позволят отдать Мураву на подобную муку. Асмунд, похоже, думал также. Но что могла сделать боярская дружина, десяток посадниковых людей да горстка христиан против целого города? Рано или поздно упадут тесовые ворота, полягут один за одним Вышата Сытенич, дядька Нежиловец, Талец, Твердята, Путша, и разъяренная толпа, смяв Асмундовых руссов, ворвется в дом…
— Батюшка! Вели отворить ворота!
Мурава спустилась с высокого крыльца и с решительностью пущенной в полет стрелы пересекла двор. Смертельно бледная, с блестящими от лихорадки глазами, она была, тем не менее, спокойна и сосредоточена, как в часы лечьбы.
— Что ты задумала, девонька? — забеспокоился боярин. — Не для того я тебя шестнадцать лет растил, чтобы отдать язычникам поганым на поругание!
— Не на поругание иду, а на суд людской! — возразила ему дочь. — Не ты ли меня учил Правду людскую чтить, обычай Господина Великого Новгорода уважать?
Ветер продолжал нести по небу облака — растрепанные кудели, вырванные из рук вещих норн, людские судьбы, нить которых никогда не будет спрядена. Богиням было нынче не до того: Вердани натягивала одновременно множество нитей, безжалостная Скульд точила нож.
Заскрипели тяжелые ворота, и Мурава в сопровождении людей своего отца приблизилась к стремени посадникова коня. Она была убрана во все нарядное и новое — не то на свадьбу, не то на смерть. Синий, под цвет глаз франкский плащ вздымался за спиной крыльями вещего Гамаюна, серебряные застежки вызванивали каждый шаг.
— Не бойся за меня, дяденька Асмунд, — ласково вымолвила красавица. — Соседушка наша права. Неповинного Господь не оставит. Позволь только ей, голубушке, вопрос задать. Не осталось ли в ее доме снадобья, которым Турич малыша пользовал.
— Как не остаться, — отозвался вместо жены Мал, голос его снова дрожал. — Почитай, совсем мало истратили.
— А моей мази?
— Я ведьмино зелье все выкинуть велел! — поспешил ответить волхв.
— У меня есть чуток, — подал голос один из Маловых челядинцев, дряхлый дед со смешным именем Коврига, помнивший покойного отца хозяина несмышленым ребенком. — Уж больно хорошо помогает от язв на ногах.
Мурава удовлетворенно кивнула.
— Просьба у меня, дяденька Асмунд. Знаю, после испытания каленым железом язвы не врачуют ничем три условленных дня. Однако я — слабая женщина, батюшка Соловьиша — старец почтенный. Не по силам нам обоим выдержать подобное. Позволь сразу после испытания на раны снадобье приложить. Мне, которое у дедушки Ковриги осталось, Туричу — то, которым он Жданушку Маловича пользовал.