Поймав любопытный взгляд мерянина, Лютобор улыбнулся.
— Как тебя кличут, отроче? — спросил он дружелюбно.
К своему немалому удивлению Тороп обнаружил, что не может произнести ни слова. Древний, как мир, страх перед навью вновь и вновь вызвал перед его взором диковинное видение вышедшего из солнечного луча заступника-оборотня.
— Ты что, язык проглотил? — поддразнил мерянина Лютобор. — Или тебе его давеча медведь отгрыз? Вот уж не думал, что товарищ у весла немым окажется!
Гулявший по палубному настилу с листом лопуха, приложенным к опухшей щеке, Белен, услышал слова русса и сейчас же оживился.
— Драным его кличут! — сказал он по обыкновению громко. — Холопом немытым, смердом вонючим! А ты, русс, коли называешь его товарищем, только свой род позоришь! Впрочем, — добавил он, с наглой усмешкой, разглядывая рубцы на спине воина, — может тебе и позорить нечего. Верно ты немногим от этого смерда отличаешься, коли, как и он, не стыдишься драную спину напоказ выставлять!
Первым движением Лютобора было угостить боярское чадо еще одной доброй затрещиной. Но что дозволено в лесу человеку прохожему, не дозволено хозяйской гридьбе. И Белен это отлично понимал. Однако русс в долгу не остался.
— Спину-то всегда прикрыть можно, — произнес он, насмешливо глядя на заплывшую физиономию Белена. — А лицо куда от срама спрятать не сразу и сообразишь!
Когда пышущий злобой Белен ушел на корму замышлять, чем бы еще руссу досадить, Тороп, проникшийся к воину благодарностью и доверием, с охотой назвал свое имя. А чуть погодя еще и добавил:
— А по отцу Хваленовым кличут.
Добавил неизвестно зачем. Ничего кроме насмешки его слова вызвать не могли: где это видано, рабов по отчеству называть! Вот, к примеру, боярышню, ту, небось, с малолетства величали Муравой Вышатьевной, напоминали про древний, славный род. А какой может быть род у раба?
Но к его удивлению русс смеяться не стал. Смерив мерянина пристальным взглядом, он сказал серьезно:
— Хорошо назвался, отроче! Не будешь трусить, как знать, может и другим захочется так тебя называть!
И пока, пунцовый от смущения Тороп таращился по сторонам, не зная, куда спрятать пылающее лицо, русс взялся за весло. Раздалась команда, от дружного движения нескольких десятков лопастей вскипела вода за бортом, и острый нос ладьи вспорол залежавшуюся перину прикорнувшего на речной поверхности тумана, отгоняя в навь создания ушедшей ночи. Над верхушками деревьев, обливая их роскошным золотом последней осенней парчи, всходило ярое солнце. Светозарный Даждьбог, пройдя под землей свой ночной путь, медленно и степенно поднимался на небеса. Золотые всполохи отражались в воде и в облаках, и казалось, что где-то в вышине поспела рожь и среди колосьев между небом и водяной гладью, весело порхая на огненных крыльях, резвится и играет Семаргл-Переплут. Комментарий к Вещий зверь Семаргл Обложка главы https://vk.com/album-148568519_254305590?z=photo-148568519_456239443%2Falbum-148568519_254305590
====== Встреча у Щучьей Заводи ======
Хотя боярин шел в этот год торговать, его ладья меньше всего походила на пузатые насады новгородских гостей. Ее двоюродным братом был боевой урманский драккар. Статная и быстроходная, построенная в земле руссов, она именовалась снеккой и помнила еще времена знаменитого Олегова похода на Царьград. Во дни же разгрома рати злополучного Игоря управляемая совсем еще тогда молодым Вышатой Сытеничем она оказалась в числе немногих ладей, избежавших страшного греческого огня.
Идеально приспособленная для путешествий по узким, извилистым рекам снекка не очень-то боялась и буйных морских ветров. Да и весел на ней хватало, чтобы противостоять высоким волнам и бурному течению, а в случае чего уйти от преследования лихих людей, охочих до чужого добра. Впрочем, последнее обычно не требовалось. Вышата Сытенич и сам прежде был охотником знатным: выслеживал на море Нево и реке Мутной осененные полосатыми парусами корабли злых гостей из северных стран. Называлась охота за этой опасной дичью службой княжеской, и наградой за нее кроме богатой добычи была слава воинская. После смерти жены боярин в боевые походы не ходил, однако дружину сохранил и трусов в ней не терпел.
Снекка ходко шла по реке и по расчетам дядьки Нежиловца к концу следующей недели должна была достичь границ булгарской земли. Задержка ожидалась только в одном месте. Где-то здесь в верховьях Итиля стояла Щучья Заводь — небольшая мерянская деревушка, обиталище рода Щуки, прославленного в боярском доме своим отменным гостеприимством.
Дело в том, что пятнадцать лет назад, через год после рождения Муравы, воевода Вышата отвел от Щук смертельную опасность. Пройдя крепкие заслоны, выставленные русскими князьями, на Итиль прорвались две разбойные урманские ладьи, и только далеко за пределами новгородской земли у Щучьей заводи Вышата Сытенич сумел их нагнать. Жестокая, сказывали, была сеча. Треть дружины полегла в ней. Но до деревни урман не допустили.
В благодарность за то Щуки всегда снабжали боярина лучшими мехами и, когда бы он ни проходил мимо, наполняли трюм его снекки съестными припасами. А глава Щучьего рода дедушка Райво принимал боярскую дружину в своем дому да с таким хлебосольством, с каким и кровных родственников не всегда встречают. Новгородцы не сомневались, что так будет и на этот раз. Единственное, чего бы они не желали, это застать у Щук вышедшего на пару дней раньше Мала. Злополучный купец тоже знал про деревню и нередко покупал там мед и скоры. К счастью, его они обогнали, еще когда до Щук было не менее трех дней пути.
Итиль стал полноводной рекой с сильным течением, и когда дул попутный ветер, работы гребцам находилось не так много. Потому дядька Нежиловец на спокойных участках ставил по очереди молодых парней у правила, обучая их своему почетному ремеслу. Он старел, сыновей, которым можно передать все заветные секреты, у него не было, следовало думать о будущем.
Понятно, с особой ревностью мужи старшей дружины, да и не только они, приглядывались к Лютобору — пришедшему невесть откуда чужаку. Но, как оказалось, его-то учить ничему и не требовалось. Уж насколько хорошо правил дядька Нежиловец, но такого кормщика, как Лютобор, стоило поискать. Снекка слушалась малейшего его движения, словно они составляли единое целое. Ветер моментально нашел парус, а Хозяин вод поднял ладью на свои мощные ладони и понес вперед, да так ходко, что мужи старшей дружины только головами покачали: видать не зря Лютобор услаждал его слух переливами гусельных струн. Дядька Нежиловец поглядел на такое умение, загадочно подмигнул Вышате Сытеничу да прилег в тени натянутого над палубой полога отдохнуть, оставив русса у кормила мало не на полдня.
Остальные парни, хотя и не могли похвастаться такой сказочной ухваткой, тянулись за товарищем и более ли менее успевали. Понятно, самым неумелым показал себя Белен. Торопу даже жалко стало его — вот ведь родители как плохо постарались, парню руки не с той стороны приделали! Путша слишком осторожничал и переживал по любому пустяку. Но только непутевый Твердята, который всю дорогу дурачился, крутил во все стороны головой на тощей шее и при этом жевал краюху хлеба, ухитрился посадить ладью на мель. К тому же он взял слишком сильно против ветра, который в этот день был как на грех силен, и в тот момент, когда ладья зарылась носом в песок, налетевший порыв едва не переломил мачту.
Дядька Нежиловец разъярился не хуже Черного Вдовца. Сели на мель, слыханное ли дело! Никогда еще за всю долгую жизнь славного боевого корабля его корма и штевень не видали подобного позора!
— Тупица, дубина, осел, бездельник, дармоед! — в сердцах поносил старый кормщик стоящего с повинной головой гридня. — Да от любой сопливой девчонки толку было бы больше! Тебя не то что к кормилу, к сохе приспособлять страшно!