Наложенной хазарами дани ему и его хирдманам показалось мало, и он потребовал, чтобы дали вдвое больше, а то, дескать, не хватает на прокорм ему и его дружине. Меряне пытались протестовать, но из этого не вышло толку: что могли сделать необученные ратному делу, почти безоружные охотники против матерых головорезов. Викинги только побили их и сами взяли то, что пожелали: где меха, где серебряные и золотые украшения, а где и девчонок, которые показались краше других. А в деревне Утки, где кто-то из охотников ранил одного из Бьерновых людей, вспороли старейшине брюхо и заставили шагами измерить длину собственных кишок…
— Мы решили не дожидаться подобной напасти, — подытожил повествование сородичей дед Райво. — Собрали мужчин со всех окрестных деревень, вооружились чем смогли да устроили засаду, как наши предки делали. Да ты нас, хвала Куго-Юмо, опередил.
Старейшина посмотрел на Вышату Сытенича с глубокой благодарностью, потом вздохнул, и глаза у него сделались виноватыми, как у умной собаки, которая в пылу горячей драки нечаянно укусила хозяина.
— Ты уж, батюшка боярин, не серчай на нас глупых, что так неласково по-первам встретили, — продолжал он. — С нами там Утичи стояли. Они как увидели пестрый корабль, так, не дожидаясь приказа, стрелять начали.
— Да уж, — проворчал в седые усы дядька Нежиловец. — После того, что датчане у них натворили, сдержаться трудно. А я-то, старый дурень, еще надеялся с этими нелюдями дело миром решить.
Вышата Сытенич обвел внимательным взглядом собравшихся в доме охотников.
— А ну-ка храбрецы! Кто из вас пришел из деревни Утки?
Парни и мужи притихли. С новгородским вождем ссориться не хотелось, чай второй раз он отвел от деревни беду. Но не выдавать же сородичей на расправу.
Вышата Сытенич все понял, по достоинству оценил тихую храбрость робких лесовиков, и в его синих глазах загорелись лукавые огоньки.
— Ну что притихли? — усмехнулся он. — На реке вы показали себя куда более бойкими. Вон, какой страх на моих людей навели, они, чай, до сих пор опомниться не могут.
В золотисто-рыжеватых и русых бородах охотников замелькали робкие улыбки. Поверить в то, что деревенские жители напугали отчаянных мужей, только что в капусту порубивших озверелый датский хирд, они не могли. Стало быть, боярин шутит, а значит настроение у него хорошее. К тому же вся округа знала, что Щуки не видали от него ничего, кроме добра.
Гости расступились, и к боярскому месту протиснулись четверо коренастых парней, похожих друг на друга одинаковыми «уточкой» носами. Они заметно нервничали, то и дело облизывая, пересыхающие губы.
Вышата Сытенич пристально посмотрел на них, и лицо его посерьезнело.
— Когда вернетесь домой, — сказал он. — Сходите на могилу своего старейшины. Скажите ему, пусть спит спокойно. Мы видели, какого цвета у Бьерна и его людей потроха.
Новгородцы прогостили в Щучьей Заводи три дня. Парились в бане, отдыхали, долечивали раны, покупали у хозяев меха, обменивая их на товары новгородской земли. Белен с приятелями ходил на охоту, но, увы, ничего не добыл. Зато пятнистый Малик каждый день притаскивал из лесу по полудюжине зайцев и тетерок, а один раз на виду у всех с одного прыжка завалил вышедшую в недобрый для нее час на лесной прогалок легконогую косулю. Мерянские охотники, глядя на пятнистое диво, только в затылках чесали: вот кабы также приручить лесную кошку рысь. А их неугомонные сынишки целыми днями не давали Лютобору прохода: дай котика погладить!
Охотников же помоложе больше привлекало диво иного рода. Всеми правдами и неправдами они пытались проникнуть в примыкающую к дому старейшины просторную клеть, в которой разместились раненые, ибо только там в эти дни удавалось увидеть новгородскую боярышню. Лесные жители заглядывали внутрь и выходили с ошарашенным видом: «Нешто бывает на свете подобная красота»?!
Дед Райво, видя это, только белой головой качал да в шутку пенял боярину:
— Совсем головы потеряли, точно туры по весне. Что делать с ними буду, когда свою красу ненаглядную увезешь?
— Ничего, дай им только срок, — отшучивался Вышата Сытенич. — Жены да невесты их быстро в чувство приведут. Следи только, чтобы обошлось без жертв.
Про жертвы боярин, впрочем, говорил зря: мерянские девчонки и сами думать забыли про своих неотесанных лесовиков и вовсю расставляли сети на залетную дичь. Мурава же наоборот по своему обыкновению лишний раз от работы глаз не поднимала: тех, кто более всего пострадал в битве, решили оставить на попечении Щук, и боярышня хотела сделать все, чтобы уход за ними оказался для радушных хозяев как можно менее обременительным.
Помощь требовалась не только людям: Малова ладья нуждалась в основательном и продолжительном ремонте. После тщательного ее осмотра купец оставил всякую надежду на торг в хазарской земле и вернулся в клеть, чуть не плача, с тяжелым сердцем подсчитывая убытки. Увидев боярина, он воззрился на него с мольбой:
— Вышата Сытенич, соседушка! Выручи еще раз меня невезучего!
— Что случилось?
— Товар у меня пропадает: товар красный, недешевый; зуб рыбий; скоры, мед. Возьми его, соседушка! Прибыль себе оставишь, а мне хоть бы свое вернуть!
— Да как же я его возьму-то? — озадаченно проговорил Вышата Сытенич. — У моей ладьи трюм раза в два меньше и весь забит.
— Так у тебя же нынче два корабля! — не понял его Мал. — Датчанин вон, какой вместительный оказался, еще и место свободное осталось. И кормщик у тебя теперь второй есть, дай Велес ему здоровья.
Он указал на сидевшего неподалеку Лютобора. Русс зашел в клеть проведать Соколика. Купеческий сын привязался к нему как к родному и иначе, чем братом, не называл. Лютобор подбадривал юношу. Рассказывал, как сам во время осады Хандака неосторожно подставил грудь под арабскую сулицу. Показывал две небольших, но не ставших от этого менее страшными отметины на груди и на спине.
Боярин вопросительно посмотрел на молодого воина:
— Что скажешь? Не надоело ли еще на непочетном месте сидеть?
Лютобор равнодушно пожал плечами.
— Твоя воля, вождь, — спокойно ответил он. — Оставишь на весле — буду грести, определишь к кормилу — поведу драккар, мне не привыкать. Да только, окажись я на твоем месте, в хазарскую землю на этом корабле ни за что б не пошел.
— А чем плох тебе корабль?
— Корабль-то хорош, — недобро усмехнулся русс. — Только владыки у его прежних хозяев нехороши. Как начнут спрашивать, что с их данью да ее сборщиками стряслось, так весь товар как виру и заберут, да еще и с головами в придачу.
— Спаси Велес! — в ужасе проговорил купец.
Вышата Сытенич обнажил зубы в улыбке.
— А Бьерн Гудмундсон, похоже, был прав, — заметил он, с прищуром глядя на Лютобора. — Советы давать ты мастер! Только в отличие от ютландца, я, пожалуй, им последую.
Он повернулся к Малу:
— Ну, что скажешь?
Гость робко, заискивающе улыбнулся.
— Да вот я подумал, Вышата Сытенич, зачем я буду тебе лишнюю мороку устраивать. Товар мой за год вряд ли испортится, а по весне я его и сам продам.
Такого ответа Вышата Сытенич и ждал. Он переговорил, о чем хотел с Муравой и собрался уже уходить. Но тут на пороге клети появился Твердята.
Вид у парня был, как у бедового воробья, чудом выбравшегося из кошачьих когтей: нос расквашен, одежда порвана, под глазом наливается лиловый синяк.
— Кто это тебя так? — участливо спросил, находившийся все эти дни при раненых, Тороп.
Твердята посмотрел на него зверем.
— Хочешь знать? Да? — прогнусавил он, вытирая кровавую юшку. — Да родичи твои мерянские, лягушки болотные.
— А ну-ка пойди сюда! — окликнул гридня Вышата Сытенич. — Кто тебе беспутному дал право наших друзей и хлебосольных хозяев задирать? Белена тебе, что ли мало?
— Нет здесь больше друзей! — едва не расплакался гридень. — Остались лишь щуки зубастые да волки рыскучие! Только что гонец прискакал. Наш князь стоит с войском у границ мерянской земли!
Лютобор одним кошачьим прыжком оказался у двери. Остальные, кто мог ходить, потянулись за ним.