Дед Райво обреченно кивнул и совсем понурил свою седую голову. Он побрел было прочь, подметая долгой бородой дорожную пыль, когда его кто-то окликнул.
Лютобор русс спускался по сходням, зажав в руке какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся небольшим, только мясо на пиру резать, кинжалом. Простые кожаные ножны скрывали остро отточенный клинок франкской закалки. Навершие рукояти украшал крупный кусок драгоценного северного янтаря, которому рука искусного мастера придала сходство с головой пардуса. Сразу видно — вещь дорогая, и, может быть, памятная.
— Когда придут княжьи люди, покажешь им это, — пояснил Лютобор, вручая кинжал старейшине. — Если спросят, откуда, скажешь, Хельгисон кланяться велел. Ну, а уж если и это не поможет, значит, сильно вы своего Куго-Юмо прогневали.
Дед Райво недоверчиво посмотрел на молодого воина, потом перевел глаза на Вышату Сытенича. Тот утвердительно кивнул.
Уже скрылись из виду окруженные лесом дома Щучьей заводи, уже Великий Итиль поманил путешественников своей убегающей за горизонт синей далью, а на палубе снекки все не стихали споры: что же передал Лютобор старейшине и почему имя его отца должно возыметь такое действие на суровых княжеских людей.
Тороп эти разговоры слушал, но мысли его блуждали совсем в других краях. Три дня, проведенные среди сородичей, всколыхнули в его душе такие чувства и переживания, которые, казалось, навсегда были погребены под плотной коркой спекшегося пепла. Разговаривая с Щуками на языке матери, он смаковал на губах каждое слово, как когда-то в безвозвратно ушедшем прошлом смаковал только что вынутый из печи хлеб, помнящий тепло материнских рук. Матушка, матушка, где ты теперь?
Накануне вечером Торопу удалось поговорить с гонцом. Молодой охотник второй год жил женихом в роду Чирков, а к этому роду мать и принадлежала. Свадьбу должны были сыграть еще осенью, но веселье пришлось отложить, так как дедушка Чекленер надолго заболел, узнав о горькой судьбине, выданной замуж к вятичам дочери, и ее родни.
Тороп вначале хотел передать деду весточку о том, что жив, но потом передумал: много ли радости старику узнать, что любимая дочь и ее сын живут холопами у чужих людей. Другое дело приехать в гости на добром коне или длинном корабле, красуясь нарядной одеждой боярского ватажника, да подарков из-за моря привезти. Говорят, свободу можно не только выкупить за серебро, но и заработать верной службой. Не даром в шахматах, игре древней и мудрой, которой сам боярин не брезговал, есть правило про простого смерда ратника, который, пройдя через все преграды и опасности поля бранного, у врат захваченного вражьего града становился вождем. Вот кабы и у людей так выходило почаще!
Комментарий к Тень огненного сокола Коллаж к главе https://vk.com/album-148568519_254305590?z=photo-148568519_456239562%2Falbum-148568519_254305590
====== Великий Булгар ======
По круглому серебряному полю скакал всадник в дорогих одеждах. Его гордую голову украшал светящийся драгоценными камнями венец, ноги, обутые в сапоги с загнутыми носками, упирались в резные стремена. Тонконогий, долгогривый конь, повернув лебединую шею, любовался, как седок натягивает тугой лук.
Искусна была работа мастеров из-за моря Хвалисского. Как живой сидел всадник на коне, и, казалось, сделай конь один шаг — разомкнется граница серебряного блюда, и помчатся конь и седок по вольной степи. А рядом с дивным блюдом лежали кинжалы с рукоятками в виде птичьих голов, женские украшения, конская упряжь с кистями и бубенцами, треноги, кубки, светильники и множество другой утвари и оружия, предназначение которых не всегда можно было разгадать. В царский град Булгар серебра свозилось с разных земель так много, что и град, и самих булгар знали в других землях как серебряных. В Булгаре пересекались пути купцов, идущих по Итилю вниз к морю Хвалисскому и поднимающихся в верхнее течение реки, держащих путь в земли славян, варягов и руссов, идущих в Великую Пермь, или в края урманские. И весело было ходить меж рядов тем, у кого за поясом звенело серебро, тем, кто присматривал и покупал уборы для жен и дочерей, кто менял меха и мед на звонкие дирхемы. Но и тому, кто серебра отродясь в руках не держал, тоже горевать не стоило: за погляд денег не берут: любуйся работой искусных умельцев сколько влезет. Рассказов о ней, да о людях чудных заморских на полжизни хватит!..
— Эй, глядите-ка! Не наш ли это Драный к узорчатой кузни примеривается? Никак покупать собрался!
— Уж Драному и впрямь впору кузнь покупать! Если его самого продать вместе со всеми потрохами, может и наберется на дырочку от золотого кольца!
Тороп обернулся. Ох, и остры же языки у новгородских парней! Впору изо рта вынимать, да в ножны класть, никакого иного оружия и не надобно!
Примерно с десяток человек из дружины Вышаты Сытенича и сам боярин прохаживались возле соседнего ряда, с интересом разглядывая украшенные зернью и жемчугом причудливые фибулы и височные кольца, примеряя на вес изящные кинжалы с чернеными рукоятками. Там же мерянин увидел Мураву и ее верную прислужницу. Девушки рассматривали драгоценные уборы, разложенные под шатрами смуглых, чернобородых купцов, и весело переговаривались.
Завидев красу-боярышню, торговцы вдвое громче обычного принимались драть глотки, расхваливая свой товар. Им вторила Воавр. Падкая на всякие безделушки корелинка заливалась соловьем, уговаривая Мураву что-нибудь купить. Тороп уже заметил, что корелинке все одно было в радость, себя ли украшать, хозяйкиной ли красой любоваться. Да и как тут не радоваться! Нешто найдется такой, кого оставит равнодушным драгоценное серебряное кружево, кого не зачарует бесконечное плетение кованого орнамента!
Впрочем, был на торжище один человек, которого дорогое узорочье совсем не занимало. Лютобор русс, сопровождаемый своим верным Маликом, совсем не глядел на товары заморских купцов. Спокойный и невозмутимый, воин следовал за боярышней, оберегая девушку от людской толчеи. Не подходя к Мураве ближе, чем на шаг, русс не позволял и кому-либо другому приблизиться к красавице. Временами он бросал по сторонам быстрые, внимательные взгляды, не упуская ничего из происходящего на торгу, и при этом, не отказывая себе в удовольствии лишний раз без помех вдоволь налюбоваться боярышней.
Ну и дерзок же был Лютобор! Нешто это боярин поручил ему присматривать за дочерью? Пару дней назад, не смущаясь тем, что все его имущество нынче помещается в дорожной котомке, русс таки подошел к боярину со сватовством. И Белен, а также прочие, кто надеялся от души повеселиться после того, как Вышата Сытенич прогонит наглеца, были сильно разочарованы — веселого позорища не вышло.
Что ответил боярин не осталось тайной, да и чего тут было скрывать. Все знали, что молодец Вышате Сытеничу ох как по душе. С дочери боярин воли не снимал, однако попросил ее подумать. Потому, верно, после разговора с отцом девица долго сидела, внимательно глядя на желтые, испещренные мелкими, похожими на жучков значками листы священной для всех сторонников ромейской веры Книги, словно надеялась там отыскать ответы на мучившие ее вопросы.
Когда же вечером Белен начал говорить во всеуслышание, что, дескать, стрый Вышата совсем из ума выжил, скольким именитым мужам отказал, чтобы просватать дочь за татя лесного, Мурава покинула свой чердачок, и провела остаток вечера на берегу с мужами. Да еще после ужина попросила дядьку Нежиловца уступить свое место Лютобору, дескать, захотела послушать рассказы о дальних странах, да походах вдоль и поперек виноцветного моря. Белену ли решила досадить, батюшку ли послушанием порадовать. А может, отыскала-таки какую мудрость в святой Книге: Христос, чай, завещал своим последователям терпеть и прощать!
Когда Тороп приблизился к новгородцам, Воавр уговаривала Мураву купить массивный серебряный венец франкской работы.
— На что он мне! — отшучивалась та. — Он же тяжелее батюшкиной кольчуги.
Пожилой торговец-франк посмотрел на девушку с отеческой укоризной, а затем поднял в воздух указательный палец и сладким голосом бахаря, приглашающего совершить с ним увлекательное путешествие к молочным рекам с кисельными берегами, произнес: