В это время от резного штевня отделилась еще одна фигурка. Это была Мурава. Все ясно. Девица в последний момент вспомнила, что чего-то позабыла. В сутолоке и волнениях последних дней это было не мудрено. Или просто захотела еще раз проверить, надежно ли упакована и уложена какая-нибудь особенно ценная и любимая безделушка. Поворачиваясь на другой бок, мерянин улыбнулся. Видать это только в песнях богатыри после славной победы почивают на мягких перинах ночь, день, ночь и еще три дня. Его же наставник, похоже, скоро и вовсе разучится спать.
Впрочем, долго почивать Торопу тоже не пришлось. Боярин поднял дружину с первыми проблесками зари: следовало до прихода жары вывести застоявшуюся снекку на большую воду, к тому же гулявший в этот час над рекою ветер словно ожидал попутных парусов. Наскоро плеская в лицо водой, ватажники принимались за работу, по которой уже успели соскучится. Все было готово вмиг.
Но когда Вышата Сытенич отдавал приказ поднять сходни, на берег на взмыленных лошадях вылетели хазары. Булан-бей и его люди едва ли не вместе с конями вскочили на ладью, сминая обескураженных новгородцев.
— Где он? Где этот паршивец, я спрашиваю?! — бешено вращая глазами, заорал Булан-бей.
— Что с тобой, достойный, кого ты ищешь, уж не повредился ли ты рассудком? — попытался урезонить хазарина Вышата Сытенич.
Но Булан-бей только оттолкнул его.
— Где этот беглый раб, проклятый ромей, да нападет на него степной шайтан?!
— На моей ладье нет никаких беглых рабов! — холодно ответил боярин, и брови его нахмурились. — Покинь мою ладью и не мешай мне.
— Покажи, что у тебя в трюме! — потребовал Булан бей.
— Полезай туда сам, коли шею сломать не боишься.
Двое дюжих гридней, взявшись за массивное кованое кольцо, с усилием подняли тяжелую крышку, закрывавшую большой кормовой люк, и хазары спустились в трюм. Хотя ладья была сейчас вполовину не так заполнена, как в тот день, когда выходила из Новгорода, найти в ее недрах какой-то предмет, не выкидывая вон всего остального, мог только тот, кто сам его туда положил.
Стоя возле люка, новгородцы со снисходительными усмешками наблюдали за тем, как Булан бей и его люди шарят впотьмах, постоянно на что-то натыкаясь, и налетая друг на друга. Хазары набили себе немало шишек и раз десять помянули козни степных шайтанов и беззаконие неверных с их глупой привычкой доверять свое добро и жизни воде, прежде чем Булан бей осознал тщету своих усилий. Растрепанный и злой он вылез наверх, и Вышата Сытенич уже было возблагодарил Господа за избавление от поганых, когда на палубе, позевывая и потягиваясь, вдруг появился Белен.
— Дяденька Вышата! — Протянул он слащаво. — А почему же ты не покажешь, что у тебя на носу.
Вот паскуда! Кабы не он, хазары бы ни за что не догадались про носовой лаз. Впрочем, Вышата Сытенич остался спокоен.
— Пустите дорогих гостей в носовую часть, — распорядился он.
На лице Булан бея снова появилась надежда. Он долго и без особого интереса перебирал тюки с дорогими тканями, бережно уложенную медную и серебряную утварь, затем обратил внимание на большой рогожный мешок, из тех, в которых обычно привозят муку и зерно.
— Что здесь? — спросил он отрывисто.
— Дорожные припасы, — односложно ответил боярин.
— Припасы, говоришь? Сейчас посмотрим, что это за припасы!
Булан бей выхватил саблю и быстрее, чем кто-либо что-либо сообразил, ткнул ею несчастный мешок. Неизвестно, что ожидал увидеть хазарин, но из меха посыпался только рис.
— Ты что ж, бей, — сверкнул на посла глазами Лютобор, — Божий суд проиграл, так теперь решил добро моего вождя портить?
Хазарин смахнул с клинка приставшие крупинки, потрогал его, даже понюхал. Клинок был чист. Булан-бей и его люди выглядели разочарованными, но сдаваться не собирались.
— Поклянись, что не укрываешь беглеца. — Потребовал хазарин от Вышаты Сытенича. — Поклянись жизнью своей дочери.
Боярин замешкался.
— Позволь, батюшка, мне вместо тебя поклясться! — прильнула к плечу отца Мурава.
Осенив себя крестным знамением, боярышня звонким голосом произнесла:
— Клянусь, что мой отец ни прежде, ни нынче не укрывал беглых рабов и, коли я лгу, пусть Господь покарает меня!
Уже когда ладья оставила Булгар позади, и ветер, весело надувая парус, унес далеко последние хазарские проклятья, Вышата Сытенич велел вновь открыть носовой лаз. Заглянувший туда первым, Твердята в ужасе отпрянул прочь: из злополучного мешка в том месте, где его проткнул Булан-бей, вытекала кровь. Лютобор, не мешкая, спрыгнул в трюм и рванул завязки. Зерно рассыпалось повсюду, но на это никто не обратил внимания. Смертельно бледный, белее рисовых зерен, из последних сил пытаясь зажать глубокую рану на плече и закусив губу, чтобы не застонать от боли, в мешке съежился ромей Анастасий.
Новгородцы бросили весла и повскакивали со своих мест. Юношу вытащили из трюма, и бережно перенесли на палубный настил.
— Ты что, совсем в уме повредился?! — заорал на Лютобора Белен. — Мы идем в хазарский град, а ты вздумал на борт хазарских пленников притаскивать?!
— Я-то притаскиваю, — строго глянул на него русс. — А вот ты, боярский сын, говорят, пособничал, чтобы хазары кое-кого утащили.
Белен задохнулся, желая что-то возразить, да возражать, видно, было нечего.
— Этот человек мой гость, — объявил дружине Вышата Сытенич. — И на ладью он доставлен по моей воле. Великая Правда людская, — добавил он, обращаясь к Белену, — велит нам помогать соплеменникам и единоверцам, попавшим на чужбине в беду.
Мурава, меж тем, не мешкая, перевязывала рану. Вот ведь как получается: думал ли Анастасий, что чудодейственным средством, которое он добыл с таким трудом и таким риском, будут пользовать его самого. Хотя от боли и потери крови он почти терял сознание, у него доставало сил, давать боярышне советы.
— Ну ты парень и везучий! — пробасил дядька Нежиловец, нацеживая в чашку медовое питье и с улыбкой глядя на молодого ромея. — Еще бы полпальца в сторону и заказывали бы мы по тебе панихиду! И ты, девочка, вовремя на выручку батюшке подоспела! — продолжил старый воин, с отеческой нежностью, глядя на хозяйскую дочку. — Только как же ты, радость моя, на такое решилась, ведь ответ придется держать не на этом Свете, так на Том.
— Не в чем мне ответ держать, — безмятежно отозвалась Мурава. Она взяла из рук старого воина чашку и поднесла ее к губам юноши. — Никаких беглых рабов батюшка сроду не укрывал. Булан-бей за Анастасия денег не платил — стало быть, он ему и не раб!
Подергивая редкую рыжую бороденку, и недоуменно разглядывая окровавленное плечо Анастасия, к ним подошел Путша.
— Я вот в толк не возьму, — сказал он. — Как же это получается: Булан бей проткнул человека едва ли не насквозь, а сабля у него осталась чистой?
— Я успел вытереть клинок, — еле шевеля бескровными губами, устало отозвался ромей.
Комментарий к Божий суд Коллаж к главе. В центре Эйнар Волк https://vk.com/album-148568519_254305590?z=photo-148568519_456239909%2Falbum-148568519_254305590
====== Сыны ветра ======
Высоко в небе, там, где воздушные струи прозрачны, а незамутненный земными испарениями лазоревый купол особенно чист и глубок, парил коршун. Неподвижно раскинутые крылья неуловимыми взмахами безошибочно находили восходящие потоки. Взгляд обозревал простирающуюся до самого края небес перерезанную оврагами, вздыбленную холмами, разделенную на две неравные половины рекой, выжженную, пропыленную равнину.
Всего каких-то пару месяцев назад эта равнина выглядела совсем иначе. Она пленяла взор красой расцветших на тучной земле цветов, дразнила обоняние пряным запахом трав, ласкала слух песнями птиц, возвращавшихся с зимовок к родным гнездовьям. С высоты, на которой привык свершать свой полет крылатый хищник, она напоминала то ли драгоценный ковер, сотканный степной красавицей в ожидании жениха-багатура, то ли россыпь самоцветов, которые пылающий страстью герой поднес своей возлюбленной на малахитовом блюде.
Нынче все выглядело иначе. Ковер повернулся изнанкой, невзрачной, как вытертая подстилка нищей старухи, самоцветы подальше от глаза дурных людей убрали в мешок, в котором прежде хранили ржаную муку. Травы пожухли, объеденные жадными челюстями бесчисленных животных и вытоптанные их копытами, аромат цветов истаял, все, что летало и пело, попряталось в ожидании вечерней прохлады.