Новгородцы, давно уже державшие наготове брони, нетерпеливо смотрели на боярина в ожидании приказа их надевать. Однако, Вышата Сытенич посмотрел на приближавшиеся драккары и грозно пророкотал:
— Все на весла!
Гридни молча повиновались: приказ есть приказ. Однако, на лицах отразилось недоумение. Что задумал их вождь? Неужто, он рассчитывает ускользнуть от преследователей? Или же здесь кроется какая-то уловка? Все уже знали, что пятнистый Малик принес утром весточку. Вопрос только, от кого.
Мерно сгибая и разгибая могучие спины, воины с негодованием слушали доносящиеся с ютских кораблей смех и улюлюканье, перемежаемые с оскорблениями и угрозами:
— Трусы! — кричали хирдманы.
— Трэли и дети трэлей!
— Скажите вашему ободранному венду, что мы доберемся до него!
— Да что ему говорить! Он и так, небось, при виде наших драконов в штаны наложил. Ишь, как улепетывает!
Тороп по-прежнему сидел на верхушке мачты. Однако на викингов он почти не смотрел. Его взгляд был прикован к медленно выраставшему на горизонте, одетому каменной броней дымчато-мглистому кряжу, служившему когда-то, если верить всем известной старине, обиталищем крылатого Змея, сраженного могучим богатырем.
— Помнишь старину про Добрыню и Змея — спросил мерянина Лютобор, показывая принесенный Маликом чертеж. — Когда поравняемся с каменным крылом — смотри в оба.
Тороп не сразу понял, на что наставник намекает, какие крылья, какой хребет. Рисунок был набросан в спешке и ровным счетом ничего для него не говорил. Однако, первого взгляда на осевшего под грузом лет древнего исполина достало, чтобы понять: старинщики, передавая песню из уст в уста, кое-что в ней напутали. Горы появились уже после битвы: в них превратился поверженный змей. За веком век глядел он в небо, тоскуя по полету. Ветра разорвали его крылья, горючая вода источила тело, ободрав мясо с костей и обнажив на отлогих склонах известняковый скелет. И о былом могуществе напоминал, разве что, все еще хищно изогнувшийся в изготовке к прыжку, но уже изломанный и местами рассыпающийся прахом хребет.
Тороп нашел крыло Змея, проводил до него ладью, и с этого момента его перестало волновать что-либо, кроме покрытой золотыми чешуйками ряби поверхности реки.
Хотя новгородцы гребли в полную силу, вовсю помогая, как течению, так и попутному ветру, оседлавшему паруса, не особо отягченные добычей корабли викингов подошли уже на расстояние, достижимое для стрел. Защищенные броней лучники ждали команды на всех трех бортах, и когда наступил благоприятный момент, натянутые тетивы упруго распрямились, и над рекой пропела свою первую песню оперенная смерть.
Тороп услышал на палубе сдавленный стон. Кого-то задело. Новгородцы, похоже, тоже не остались в долгу: разве имели они право на промах.
— Стрел не жалеть! — велел боярин. — Когда сойдемся борт в борт, луки уже не пригодятся!
— Цельтесь лучше, ребята! — напутствовал товарищей, выпуская стрелу за стрелой, черноусый Талец. — Превратим этих ютов в решето, еще до того, как они достанут из ножен мечи!
Смаргивая усталость, мерянин успел подумать, что его лук тоже сумел бы сослужить неплохую службу, но в этот момент его глаза различили то, ради чего, собственно, он на своем насесте сидел.
Он закричал во все горло и вцепился руками и ногами в мачту, чтобы не упасть, ибо в этот момент Лютбор скомандовал:
— К повороту приготовиться! Поворот!
Викинги неотвратимо догоняли. Их корабли своими острыми килями и обитыми железом носами безжалостно резали натянутую, как основа на стане, речную гладь, и словно голодная слюна с клыков змеи и волка стекали пенистые брызги. Корабль со змеей, корабль Гудмунда вырвался вперед: старому сэконунгу хотелось первым испить из чаши мести. Стоя на носу и подбадривая стрелков, он жадно высматривал среди новгородцев того самого, ненавистного, отнявшего у него одного сына и сделавшего калекой другого.
— Кормщика не трогать, — велел он стрелкам. — Мы возьмем его живьем и выпрямим ребра.
— Может лучше распять его на форштевне нашего корабля! — предложил кто-то из его людей. — А Эйнаров штевень приберечь для их хёвдинга.
— Это уж пусть Эйнар сам решает, — мрачно усмехнулся предводитель викингов. — Может ему не по вкусу придется подобное украшение.
— Зачем Эйнару старый хёвдинг, — рассмеялись сразу несколько молодых голосов. — Отдадим ему хёвдингову дочку. Пусть лучше ее хорошенько разложит, хочет на носу, хочет на корме, а когда натешится, вернет нам!
И над палубой разнесся хищный, недобрый смех.
Гудмунд внимательно следил за новгородским кораблем. Ведя свой драккар киль в киль, он все пытался перекрыть противнику ветер. Но проклятый венд все время успевал уйти в сторону, исправно подставляя ветру свои паруса. Заметив очередной маневр, Гудмунд едва не сплюнул на палубу:
— Трус, проклятый, так его растак! Виляет кормой, как разгульная баба задом.
Он хотел произнести еще какое-то ругательство, но оно так и застряло в его луженой глотке…
Прямо перед его взором простиралась обширная песчаная банка, и драккар шел прямо на нее.
Опытный корабел, Гудмунд в своей жизни видел десятки таких банок и всегда обходил их, шутя. Но сегодня он уж очень увлекся погоней: разгон корабля оказался слишком велик, а расстояние до банки совершенно ничтожным. К тому же, с ютским вождем сыграла злую шутку подлая привычка вендов строить свои суда почти плоскодонными: драккар, как известно, лучше приспособлен для моря, чем для рек, и глубина, достаточная для того, чтобы проскочила снекка, для его осадки оказалась губительна.
Гудмунд надсадно закричал, чтобы спешно готовились к повороту. Но его приказ пропал впустую. Драккар задрожал всем телом и, поднимая со дна мутные клубы ила, с полного разгона зарылся в цепкий песок.
Новгородцы торжествующе завопили.
— Эк, как славно закопался, — с видом знатока удовлетворенно крякнул Твердята. — Можно подумать, учился у меня!
— Благодари Бога, что и мы там не застряли! — строго глянул на него дядька Нежиловец. — Я, конечно, ценю риск, — повернулся он к Лютобору. — Но, если переживу сегодняшний день, к правилу этого корабля тебя и на дюжину перестрелов не подпущу!
— Приготовиться к бою! — скомандовал боярин.
Конечно, было бы неплохо, кабы Гудмундов приемыш, не разобравшись что, да как, с налету влетел в папашину корму, благо застрявший во время незавершенного поворота дракон перегородил полреки. Но такие чудеса случаются редко даже в сказках, а находившийся, несмотря на рану, у правила своей ладьи Эйнар Волк, мало чем уступал Лютобору не только в умении обращаться с мечом.
Он круто взял вправо, обходя мель, и привычным движением поправил у бедра ножны. Хотя проклятый венд провел, словно несмышленого желторотика, матерого зверя Гудмунда, да еще постарался сделать почти невозможным без риска для корабля подойти и взять на борт его людей, на драккаре Эйнара оставалось еще шесть десятков воинов против боярских четырех. Да и зверь, давший молодому викингу его грозное прозвище, не зря считался одним из опаснейших хищников полей и лесов, ибо, раз сомкнув зубы на чьей-то глотке, уже ни за что их не разжимал. Бой обещал быть жестоким, и исход его знали только бессмертные Боги.
Лютобор отвел ладью на расстояние недосягаемое для стрел Гудмундова хирда, и теперь быстро разворачивался против течения, чтобы Эйнар не успел ударить в корму. Лучники вовсю кидали стрелы. Те, кто не успел, спешно одевали брони. Тороп, с непривычки запутался с ремнями, которые закрепляли на спине ютскую кольчугу, и шепотом ругался, разбираясь в хитрых пряжках и застежках.
— Дай, помогу, — предложил ромей Анастасий.