Он сидел на Тороповой скамье, держась за больное плечо. Из-под повязки медленно сочилась кровь. Дело в том, что всю погоню, пока мерянин прохлаждался на мачте, молодой лекарь греб вместе с новгородцами, работая веслом так, что не стыдно было бы поглядеть древним героям его земли, не одно поколение бороздившим виноцветное море.
— Рана открылась? — спросил Тороп.
Анастасий кивнул.
— Не следовало тебе так надрываться. Других гребцов, что ли не было?
— Ничего! — улыбнулся ромей, берясь за Тороповы застежки. — Свободный человек должен быть готов отстаивать свою свободу.
Когда цепкие, привыкшие отыскивать в недрах человеческого тела проникшие туда хвори пальцы лекаря закрепили последний ремень, мерянин почувствовал, как под ногами что-то зашевелилось. Пятнистый Малик, все утро пролежавший под скамьей пластом, высунул голову, сосредоточенно втянул в себя воздух, неожиданно легко и бодро выскользнул из своего укрытия, поглядел на безмолвные и равнодушные горы и издал раскатистый, протяжный, зовущий, рык. С берега отозвался другой пардус. Его голос звучал мягче, в нем слышались воркующие грудные нотки, так присущие томным полуденным красавицам…
И в следующий миг, словно повинуясь этому сигналу, с одетого косматым ковылем гребня обрушился рой стрел. Тяжелые железные жала со свистом размыкали кольчуги, впивались в глазницы шлемов, пробирались под щиты, кровавым поветрием неся боль и смерть, а сами стрелки оставались невидимыми.
— Измена! — завопил Белен. — Лесной тать привел нас в западню!
— Ой, мамочки! Пропали бедные наши головушки! — в слезах заголосила неизвестно зачем высунувшаяся из своего убежища Воавр.
— Куда ты, безумная? — прикрикнул на суженую Талец, подбирая с палубы ютские стрелы. Свои он уже все израсходовал.
— Лучники на правый борт! — скомандовал дядька Нежиловец.
В это время на палубе следом за обезумевшей от страха корелинкой появилась Мурава. Подняв чей-то щит и прикрыв им себя и подругу, она внимательно смотрела вокруг.
— Стойте! — воскликнула она. — Разве вы не видите, они стреляют не по нам!
Красавица, как обычно, оказалась права. Хотя стрелы, единые в своем стремлении к цели, и каждая, направленная отдельной волей, летели так густо, что временами закрывали солнце, и викинги несли тяжелые потери, ни одна не упала на палубу новгородской ладьи.
— Ну и чудеса! — воскликнул Путша, с восторгом поворачиваясь к боярину. — Нешто они нас не видят?
— Наоборот! — улыбнулся тот. — Видят и, к счастью, очень хорошо.
Он, хотел было посоветовать молодому гридню, обратиться за разъяснениями к Лютобору, а еще лучше к пятнистому Малику. Чай не спроста пятнистый плут теребил мохнатой лапой хозяина: «Приставай, скорее к берегу! Не слышишь, меня подруга зовет!» Однако, в это время на левом пологом берегу раздался хриплый рев боевой трубы и, словно ниоткуда, появились всадники.
— Печенеги! — удивленно пробасил дядька Нежиловец. — Что они забыли на этом берегу? Они же вроде все перекочевали за Итиль!
— Это воины рода Органа, — пояснил Лютобор. — Они прямые потомки степного ветра, и только он имеет право указывать им путь.
Воины Органы-Ветра налетели на ютов с буйной неукротимостью своего великого предка, на полном скаку разряжая свои луки и вновь накладывая стрелы на тетивы. Впереди на вороном коне, резвостью и статью превосходившем мышастого красавца, подаренного Хорезмшахом хазарскому послу, летел молодой воин в дорогой броне с серебряной насечкой и знаками ханского достоинства на одежде. Лук в его руках творил такие чудеса, которые не снились и Торопу, а ведь он не без основания гордился своей охотничьей ухваткой, нередко показывая новгородцам такие приемы, о существовании которых они не подозревали.
Бешеный натиск печенегов в считанные мгновения решил судьбу Гудмундова хирда. Некоторые из викингов, те, которых не достали вездесущие стрелы, еще успели схватиться врукопашную. Но и здесь удача сопутствовала не им. Юты дрались с отчаянием обреченных. Но печенеги защищали свои дома и мстили за кровь сородичей, полон их детей и жен, и потому их сабли лютовали, словно свирепые выжлоки, поймавшие на кошаре разбойника волка. И беспощаднее сабель и стрел в воздухе пели тугие арканы. А уж в умении обращаться с этим оружием во всем мире не было мастеров, превосходящих лихих степняков, а из всех воинов Ветра самым искусным себя и здесь показывал молодой вождь.
В считанные мгновения большая часть ютов, включая самого Гудмунда, оказалась сброшена на палубу и стреножена, как бараны. Халиф Багдада и эмиры Гранады и Кордобы платили золотом за сильных и выносливых рабов, и им не было дела до того, что нынче рабские путы затянули на запястьях тех, кто еще вчера сам охотился за живым товаром. Так Боги восстанавливают в мире утраченное равновесие.
Оставшись один, Эйнар принял единственное возможное в подобной ситуации решение. Понимая, что неравный бой не принесет его людям ничего, кроме бесславной гибели, или, хуже того, плена, он решил идти на прорыв.
— Я отомщу за тебя, отец! — перекрывая шум битвы и свист стрел, прогремел его голос.
Лютобор налег на правило, бросая ладью наперерез, но Волк разгадал маневр и вновь круто забрал вправо, вплотную прижимаясь бортом к каменной гриве. Раздался глухой удар, потом затрещала древесина, и вскрикнул человек: один из гребцов, видимо не успел убрать весло и теперь жестоко расплачивался за оплошность переломанными ногами. Однако, драккар продолжал двигаться вперед, и Эйнар стоял у правила как влитой, сверкая бешеными зелеными глазами, хотя гребцам на передних скамьях боярской ладьи было видно, что из-под повязки по его бедру, промочив штанину, также, как у Анастасия, вовсю сочится кровь.
Корабли разминулись всего на две-три сажени. Кто-то из молодых, да горячих, кажется неугомонный Твердята, попытался закинуть крюк, но его удержали: викинги без остановки лупили из луков, благо печенеги щедро снабдили их стрелами, и попытка запросто могла бы стоить парню жизни, к тому же ни к чему не приведя. На такой скорости крючья были все равно бесполезны.
Лютобор крепко выругался, досадуя на неудачу, и стал разворачивать ладью, чтобы начать погоню.
— Оставь его, — велел боярин. — Нет смысла рисковать людьми. Сегодня и так все разрешилось гораздо благополучнее, чем можно было ожидать.
— Он может наделать еще кучу бед, — попытался возразить русс.
— Сомневаюсь, — усмехнулся Вышата Сытенич. — Кого испугает хромой волк с обрубленным хвостом? Пусть возвращается к своим хазарским хозяевам. Еще большой вопрос как они встретят его.
Что мог ответить на это Лютобор. Разве не он первый даровал юту жизнь?
Горячий ветер уже издалека донес слова Эйнара:
— Мы еще встретимся, венд!
— В любое время, в любом месте и там, где нам никто не сможет помешать! — прокричал в ответ Лютобор.
Печенеги с правого берега тоже не полезли на рожон. Продолжая усиленно осыпать Эйнарову ладью стрелами, они проводили ее до конца гривы и повернули назад.
— Думаю, пора и нам убираться отсюда подобру-поздорову, — пробасил дядька Нежиловец. — Кто знает, что у этих колченогих на уме!
Однако в это время сверху донеслось:
— Эй вы! Правьте к берегу! С вами будет говорить хан Органа!
— Ну что за недоля, — простонал дядька Нежиловец. — Из огня, да в полымя!
— Я же говорил, что это измена, — злобно прошипел Белен. — И чего вы этому лесному татю доверяли?!
Лютобор вопросительно посмотрел на Вышату Сытенича. Тот спокойно кивнул.
Несколько всадников, выделявшихся среди своих сородичей не столько богатством одежды и оружия, сколько гордой осанкой и властностью манер, спешились и стали спускаться к отмели. Впереди шел крепко слепленный коренастый муж лет тридцати с небольшим, одетый в простой войлочный халат, из-под которого тускло поблескивала вороненая броня. Как любой человек, привыкший качаться на лошадиной спине или на пляшущей палубе, он шел слегка вразвалочку, по-видимому, не доверяя земной поверхности и ожидая, что она вот-вот куда-нибудь запропастится из-под ног. Его широкое, круглое лицо было изрыто отметинами от выболевших язв: следов оспы или какой иной хвори, когда-то посетившей этот край. И только изображение духа ветра, предка рода Органа, красовавшееся на серебряной бляшке его пояса, говорило о том, что этот человек — хан.