— Должен же быть какой-то способ! — нахмурил брови русс. — Может быть, попробовать как с Соколиком. Если позволишь, я готов!
Что ж, особого выбора у Муравы не было. Может и впрямь свежая кровь как-нибудь переможет яд.
Поначалу Анастасию стало лучше. Он пришел в себя, и первый его вопрос был о Гюльаим. Затем он попросил показать ему кинжал. Мурава не смогла отказать. Святая врачебная ложь здесь не имела смысла, критянин, сам лекарь, и так обо всем догадывался. Осмотрев желобок для яда, расспросив Мураву о сделанных ею выводах и сопоставив все это с наблюдениями за своим состоянием, он заключил, что девушка не ошиблась.
— По крайней мере, мой опыт может пригодиться для науки, — не без горечи пошутил он. — Кто еще из врачей может похвастать, что изучал действие отравы изнутри.
Он немного помолчал, а потом проговорил задумчиво и грустно:
— Здесь мог бы помочь горный бальзам!.. Он обладает свойством восстанавливать кровь, замедляя действие яда… Я его много вез с караваном из Азии. Нескольким сотням человек хватило бы. А еще там было противоядие. Да только где теперь тот караван… Небось еще весной достиг Херсона!
Мурава стиснула зубы, чтобы не застонать. Почему она позволила себе так бездумно истратить редкое и бесценное лекарство.
Анастасий поймал ее исполненный муки взгляд, и покачал головой.
— Тебе не в чем себя винить, — сказал он. — Я ведь сам попросил тебя отдать снадобье Гюльаим. К тому же того количества здесь все равно не хватило бы, а девушке он сослужил неплохую службу…
Меж тем яд медленно и неотвратимо свершал свое разрушительное действие, все глубже и глубже проникая с током крови в тело. Анастасию стало совсем плохо, и о всяких исследованиях пришлось забыть. Он лежал обессиленный и бледный под двумя меховыми одеялами и дрожал в летний зной от холода, который терзал его изнутри, замедляя течение крови и медленно подбираясь к сердцу. Его правильные, точеные черты были искажены жестокой болью, а затуманенные лихорадкой глаза почти не открывались. Что могла сделать Мурава? Прикладывать к вздувшемуся боку целебные снадобья, которые хоть чуть-чуть оттягивали яд, подносить к почерневшим губам плошку с питьем, которое юноша уже не мог проглотить, вытирать пот со лба, согревать холодеющие руки и молиться.
Девы и женщины рода, сидя в два ряда у шатра, пели лечебную песню бедик. Перекликаясь друг с другом, не умолкая ни на миг, они выводили строфу за строфой, словно строили терем, или храм, укладывая за венцом венец. А на самую вершину этой постройки сияющей маковкой возносился голос Гюльаим, звучавший сегодня так страстно и проникновенно, что, будучи услышанным, подобно голосу легендарного Орфея, наверняка, тронул бы сердце даже самого сурового божества.
Анастасий с трудом приподнял веки, и угол его рта шевельнулся в слабой попытке улыбнуться.
— Не думал, что эту песню когда-нибудь споют и для меня.
Мурава крепко обняла его скованную холодом руку:
— Держись! Ты обязательно выкарабкаешься!
Но Анастасий только покачал головой:
— Боюсь, не на этот раз! — он посмотрел на девушку с выражением нежности и боли. — А я столько еще хотел сказать тебе, моя прекрасная госпожа!
— Еще скажешь! — стиснул его другую руку Лютобор. — Завтра мы вновь перельем тебе кровь, и через неделю ты будешь говорлив, как ученый скворец!
— А кто же заплатит дэвам? — печально глянул на него ромей.
Ближе к полудню стало ясно, что надеяться уже не на что, и что дэвы твердо вознамерились так или иначе получить положенную им мзду. Анастасий почти не приходил в сознание, и живчик на его шее бился все слабее и медленнее.
В это время в шатер тихонько вошел Улан. Мальчишка держал в руках небольшую, потемневшую от времени дощечку, на которой виднелось какое-то изображение.
— Может, это поможет, — проговорил он, виновато глядя на бабушку и отца. — Мастер Фрол сказал, что это образ матери Белого Бога…
Он повернул образок к свету, и новгородцы, находившиеся поблизости, благоговейно перекрестились. С темной кипарисовой доски, окруженная золотым сиянием в сонме пестрокрылых ангелов и огненных серафимов смотрела Богородица. И хотя икона несколько потускнела от времени и чада лампад, от ее присутствия в шатре сделалось светлее.
Анастасий открыл глаза и взглядом попросил дать ему икону. Взяв образ дрожащими, немеющими пальцами он с помощью Муравы поднес его к губам.
— Все-таки я еще раз ее увидел! — прошептал он. — Эта икона — чудотворная…– продолжал он, делая остановки, почти после каждого слова. — Она принадлежала раньше моему деду… Он ее очень любил… Он говорил… что на это образ… была похожа моя мать.
Тороп, да и не только он вгляделся в образ внимательнее и понял, что где-то уже видел эти черты. С древней доски глазами Богородицы на него смотрела боярышня Мурава, какой она должна была стать, надев убор замужества и изведав великое таинство материнства. Сходство заметил не только он. Каштановые брови Лютобора сдвинулись в задумчивости. Видел ли русс этот образ, прежде, чем встретил его живое подобие в весеннем лесу? Смотрел на икону и Вышата Сытенич, и о чем он думал, Даждьбог весть.
— Где ты это взял? — удивленно посмотрел на сына хан Камчибек.
— Ну как где? — удивился тот. — Помнишь тех купцов, которые за проход через наши земли расплатились с Аяном тюками с какой-то трухой и сушеными кореньями. Он потом еще их догнал и сам взял, что пожелал, прихватив заодно и их жизни. Аян тогда в досаде мне всю эту труху в Итиль кинуть велел. А я подумал, зачем выбрасывать, зимой на растопку сгодится, стал перетаскивать на кошару. А оттуда эта дощечка и выпала… Я собирался ее распилить, лошадку для Барджиля и других малышей выстругать, да мастер Флор отсоветовал, сказал — вещь ценная, а лошадку потом из олова отлил. Куда как гораздо получилось!
Пока Улан рассказывал, черты Муравы, скованные холодом, веявшем из бездны, в которую она глядела, озарились призрачным, как блуждающий огонек, светом попытки надежды. С отчаянным исступлением малиновки, пытающейся защитить гнездо от гадюки, она бросилась к мальчишке:
— У тебя еще осталось что-нибудь из содержимого тех мешков? — прерывающимся голосом со сведенными судорогой зубами проговорила она.
— Как не быть! — с готовностью ответил Улан. — До зимы пока далеко. А летом и хворост найти можно!
В глазах Лютобора удивление странным интересом, который проявила к неведомому барахлу боярышня, сменилось пониманием.
— А ну-ка, показывай, где ты это добро хранишь!
Содержимое тюков уже было доставлено в шатер, и Мурава, приложив одну долю противоядия к ране, разводила еще одну в плошке, чтобы приготовить питье, а Улан все не мог понять, почему половина его родичей и их гостей с облегчением смеются, в то время, как другие возносят благодарственные молитвы своим богам.
Комментарий к Плата духам Коллаж к главе https: https://vk.com/album-148568519_254305590?z=photo-148568519_456240445%2Falbum-148568519_254305590
====== Белая лебедь ======
Сделал ли свое дело живительный горный бальзам, или Богородица явила одно из своих чудес, о которых так любили рассказывать новгородцы, но Анастасий не только пережил эту ночь, но и пусть медленно, а все же пошел на поправку. Лихорадка отступила, опухоль опала, а новые вливания свежей крови и различные снадобья, которых не жалела боярышня, постепенно свели действие отравы на нет. Теперь оставалось только восстанавливать силы, не забывая беречь себя.
Но если с первым проблем не имелось: ради человека, дважды спасшего жизнь Гюльаим, ханы Органа и родичи девушки последнего не пожалели бы, лишь бы он ни в чем не нуждался, то в отношении второго возникали определенные сложности.
Дело в том, что выздоровлением молодого ромея хорошие новости заканчивались. Посланные ханом Камчибеком в разъезды вернулись лишь через три дня на загнанных лошадях с зазубренным оружием и следами крови на одежде. Те из них, кто еще имел силы говорить, сообщили, что сосед Куря, как это ему уже не раз случалось, пустил в свои земли хазар и сам идет с ними, дабы поквитаться с сынами Ветра за позор своей дочери, а заодно показать прочим ханам, за кем в степи сила. Вместе с отборным отрядом эль Арсиев, каждый боец которого стоил десятка легковооруженных степняков, и идущих на ладьях по реке викингов Эйнара Волка и присоединившегося к нему старика Гудмунда силы сына Церена составляли около трех тысяч.