— А что было дальше? — спросила госпожа Парсбит.
— Когда осевшие по самые борта от награбленного корабли Гудмундовых головорезов скрылись из виду, — продолжала леди Агнесс, — мы поспешили на пепелище, надеясь отыскать хоть кого-то живых. Но тщетно. Тех, кого викинги не убили, они забрали в плен. Возле алтаря мы нашли тела лорда Торкиля и моего отца. Его труп сильно обгорел, но обугленная рука все еще сжимала фамильный меч. Тело Нотмунда, сколько не искали, мы так и не нашли.
Вот тогда над руинами оскверненного храма, ставшего огромной общей могилой, у подножия чудесным образом не тронутой огнем статуи святой Агнессы я дала страшный обет — обет мести.
Хотя наш замок был полостью разграблен, у моего отца оставалось еще немало казны в тайниках, о существовании которых Гудмунд, конечно, не подозревал. На эти деньги я снарядила боевой корабль, который назвала Белый Червь. Оплавленный меч моего отца был перекован, и вскоре многие из северных разбойников узнали его карающую силу. Так родилась Белая Валькирия — гроза морей, а брат Ансельм стал духовником моих людей.
Конечно, больше всего мое сердце желало свести счеты с Гудмундом и его сыном Бьерном, но хитрому сэконунгу каждый раз удавалось избежать встречи. Этой весной в погоне за ним я поднялась по Каме до самых границ Великой Биармии и легендарной золотой Югры. Однако, Гудмунд снова ускользнул, воспользовавшись известным только ему путем по малым рекам.
— Теперь понятно, почему он так убраться из Булгара спешил! — удовлетворенно заметил, протирая лоснящуюся лысину, дядька Нежиловец.
— На этот раз он попался! — отозвался боярин. — В Итиль ему обратного хода нет. Думаю, ему известно, что беглецов с поля брани хазары вешают на стенах своего града в назидание прочим наемникам.
— Скажите, человек, похожий, как родной брат, на моего деверя тоже идет сюда вместе с хазарским войском? — спросила леди Агнесс.
— Дозорные докладывали, что да, — кивнул головой хан Камчибек.
— И люди зовут его Эйнар Волк, — закончил брат Ансельм.
— Это имя он назвал сам, — поправил его Лютобор. — А что до каких-то других имен, то он их, видимо, не помнит, как не помнит ни своих родителей, ни земли, в которой прежде жил. Хотя в бою ему трудно сыскать равных, я могу смело сказать: этот человек безумен, а вернее одержим. Недаром, чаще, чем Эйнаром, его зовут Волком.
— О, святая Агнесса, за что ты посылаешь мне такие муки! — воскликнула воительница, смахивая слезы огрубевшей от воинского ремесла десницей.
— Похоже, злой дух завладел мертвым телом моего несчастного брата, — задумчиво проговорил брат Ансельм. — Когда я был в Ватикане, я слышал о подобных вещах.
Лютобор, однако, с сомнением покачал головой:
— Мне пока не доводилось сражаться с выходцами из нави, — возразил он монаху. — Но что-то я никогда не слышал, чтобы их удавалось поразить силой простого оружия.
— Ну, не может же живой человек совсем ничего не помнить! Здесь явно не обошлось без дьявольского наважденья или колдовских чар!
— Еще как может, — с видом знатока изрек Анастасий, и его бледные после болезни, резко выделяющиеся на осунувшемся лице скулы заметно порозовели. — После сильного удара по голове память отшибает только так! Что же до вашего Волка, — продолжал он, — то, похоже, память еще не совсем оставила его. Когда я после поединка зашивал его рану, я слышал, как он в бреду произносил какое-то женское имя. Я, конечно, не могу полностью поручиться, но, кажется, это было имя Агнесс. Думаю, если дать толчок, эти воспоминания выплывут наружу.
— А как же Гудмунд? — спросил брат Ансельм.
— А что Гудмунд? — недобро сверкнул глазами Лютобор. — Старый разбойник по-своему осуществил свою месть! Думаю, ему приятно было все эти годы тешить себя мыслью о том, что сын его кровного врага называет его своим отцом и идет в бой по его приказу! Кому не понравится держать на цепи прирученного волка!
— Похоже, ты прав, — скорбно кивнул головой чернец. — Гудмунд за эти годы наглумился всласть. Нам же остается только молить Господа о том, чтобы послал этому свирепому дикарю заслуженную кару, а моему несчастному брату вернул здравый рассудок.
— Аминь! — перекрестилась леди Агнесс, и все последовали ее примеру.
Костер уже догорел, ковши и рога опустели, гости стали расходиться к своим шатрам и кораблям. Вышата Сытенич, идя об руку с немного отяжелевшим и захмелевшим Малом, рассказывал ему о недавних событиях, а также о последних, не очень радужных новостях:
— Вот такие дела, соседушка. Рад я тебя и твоих людей вновь видеть в добром здравии, да только, если хочешь, чтобы это здравие подольше продолжалось, советую тебе поскорее из этого места уйти и желательно не вниз по Итилю, а вверх!
— Да уж! Из огня, да в полымя! — поскреб кудлатую бороду Мал. — А мы-то с дедом Райво на успешный торг в хазарской земле надеялись!
— Да будет тебе еще торг, — попытался успокоить его боярин.
— Да где уж там, — махнул рукой купец. — Боюсь, через год не только торга, но и самой хазарской земли не останется!
— Да кто тебе такое сказал?
— Земля слухом полнится, — уклончиво ответил Мал.
— Да какие там слухи, — недовольно пробасил шедший вразвалочку с другого бока дядька Нежиловец. — Что толку темнить! Все, чай тут, люди свои! Выкладывай, что знаешь.
— Ну, прям, не знаю с чего начать! Вскоре после вашего ухода в Щучью заводь княжьи соколы нагрянули. Кони, что твои птицы, сами молодцы — один к одному. Ну, дед Райво им сразу по твоему совету дань предлагать стал. А сам перед лицом старшого, как бы невзначай ту вещицу крутит, которую ему твой русс, дай ему Велес здоровья, передал. Старшой-то, как эту вещицу увидел, обрадовался ей, как гусь речке. Спрашивает: откуда. Ну, дед Райво ему все по порядку рассказал, я кое-что добавил и про датчан, и про твоих ребят, и про дань хазарскую.
Старшой только головой кивал: узнаю, говорит, нашего Барса, и здесь отличиться успел. А за то, что принесли добрую весть, не надо, говорит, никакой дани, лучше то добро, что для хазар приготовили, на торг свезите да на хорошие мечи и брони поменяйте! Наш князь, дескать, хочет затмить славу Олегову! Большой поход собирает. Только, если хотите торговать у хазар, идите нынче. После — поздно будет.
Ну, мы с дедом Райво подумали: зачем добру пропадать. Вот и решили драккар снарядить. Чай он и быстроходней и людей на него больше можно посадить. А чтобы хазары ничего не поняли, мы его и перекрасили.
— Ловко придумали! — усмехнулся Вышата Сытенич. — Не даром в прежние годы Райво слыл первым на всю мерянскую землю охотником.
— Ловко-то ловко, — понурил голову Мал. — Да только едва под беду не подвела уловка! Да и добро нераспроданное так без толку в трюме и лежит. Хоть обратно в Новгород вези!
— А чем тебе Булгар плох? Я в Царском граде едва не половину своего товару продал. И барыши немалые поимел!
Мал еще ниже опустил голову:
— Так боязно одному возвращаться! Я вон от девки шальной не смог отбиться, а ежели откуда вынырнет ее полоумный жених?
— Да ладно, — махнул рукой боярин. — Чего там боязно! Ни жених ее, ни его датский отец дальше этой вежи не пойдут. Так что ступай себе с миром.
Омраченное тревогой лицо Мала просветлело. В зарослях колючей бороды мелькнула робкая улыбка. Потом, видимо вспомнив о чем-то, купец с тревогой посмотрел на Вышату Сытенича:
— А ты как же, сосед? — спохватился он.
Боярин глубоко вздохнул:
— Должен же кто-то остаться здесь, чтобы ты до Булгара спокойно дошел!
Наутро Вышата Сытенич встал пораньше, чтобы посмотреть, как собирается в дорогу соседушко Мал. Однако, к его немалому удивлению, купец вовсе не думал о сборах. Наоборот, его люди с помощью хирдманов леди Агнессы и людей ханов Органа вытаскивали красный товар и освобождали трюм. В ответ на полный удивления взгляд боярина Мал виновато улыбнулся: